Саймон Монтефиоре - Потемкин

Сразу же после смерти Ланского Безбородко отправил к Потемкину курьера. Екатерина, словно ребенок, спрашивала, скоро ли приедет князь. «Он уже в пути», — отвечали ей. [588] Сб. РИО. Т. 26. С. 281-281 (Безбородко Потемкину 29 июня 1784).

Курьер нашел светлейшего вместе с Сэмюэлом Бентамом в Кременчуге в разгар работ по закладке Севастополя и обустройству Кричева. Князь немедленно пустился в дорогу и 10 июля был уже в Царском Селе. (Потемкин любил говорить, что путешествует по России быстрее всех: тогда как курьеры проделывали дорогу с юга за десять дней, на этот раз он домчался за неделю.)

Пока Потемкин пересекал степи, Екатерина пыталась справиться с трагедией: она потеряла человека, которого считала спутником на всю жизнь, с которым была счастлива как ни с кем другим. «Он был красив, полон обаяния и изящества, человечный, благодетельный, он любил искусства, покровительствовал талантам: все, по-видимому, соглашались с предпочтением, которое оказывала ему государыня», — писал Массон. Ланской был ее любимым учеником, на него обращала она свою нерастраченную материнскую ласку; он стал настоящим членом семьи Екатерины-Потемкина. Портреты донесли до нас его тонкие, почти юношеские черты. «Я надеюсь, — писала она Гримму за десять дней до болезни Ланского, — что он станет опорой моей старости». [589] Массон 1996. С. 71; Сб. РИО. Т. 23. С. 244 (Екатерина II Гримму 29 июня 1782). В Царском Селе Потемкин застал замерший двор, впавшую в оцепенение императрицу, непогребенное тело Ланского и грязные слухи. Екатерина оставалась безутешна. «Я погрузилась в самую жестокую скорбь; счастья моего больше нет [...] — писала она Гримму. Он разделял мои горести и радовался моему веселью». [590] Сб. РИО. Т. 23. С. 316-317 (Екатерина II Гримму 7/18 июня 1784). И в столице, и в загородной резиденции всерьез беспокоились о душевном здоровье императрицы. Через несколько недель после несчастья придворные сообщали, что «государыня все в такой же горести, как в день кончины Ланского». В самом деле, Екатерина едва не теряла рассудок от горя, непрерывно справлялась о теле своего возлюбленного, словно надеясь, что тот оживет. Три недели она не вставала с постели, а потом долго не выходила из своих покоев. Двор погрузился в крайнюю печаль, все развлечения были запрещены. Доктор Роджерсон предписывал императрице свои всегдашние средства, которыми, возможно, и объяснялась ее непроходящая слабость. Поначалу она допускала к себе только Потемкина и Безбородко, затем постепенно стала принимать и других. Потемкин утешал Екатерину, разделяя ее скорбь: говорили, что придворные слышат, как он рыдает вместе с ней.

Екатерина понимала, что ее не привыкли видеть слабой и страдающей. Поначалу ее уязвило даже сочувствие Потемкина, но в конце концов его заботливость сделала свое дело: «Он пробудил нас от мертвого сна». [591] Сб. РИО. Т. 23. С. 344 (Екатерина II Гримму).

Потемкин был при ней каждое утро и каждый вечер: вероятно, он почти неотлучно провел с ней все эти недели. Возможно, это был один из тех кризисов, во время которых, как писал граф Кобенцль Иосифу И, Потемкин возвращался к своей роли мужа и любовника. Их отношения шли вразрез с моралью эпохи и напоминали французскую «любовную дружбу». В такие моменты Потемкин достигал «безграничной власти», как однажды он сказал Харрису: «Когда все идет гладко, мое влияние невелико, но когда она встречает препятствия, то всегда призывает меня и мое влияние делается как прежде». [592] Joseph II — Cobenzl. Vol. 1. P. 17 (Кобенцль Иосифу II 5 мая н.с. 1780); Harris 1844. Р. 366 (Харрис Стормонту 14/25 мая 1781, 21 июля/1 авг. 1780).

Постепенно государыня стала приходить в себя. Ланского похоронили в Царском Селе, больше чем через месяц после смерти. Екатерина на похоронах не присутствовала, а 5 сентября оставила летнюю резиденцию, и обещала никогда сюда не возвращаться. Через три дня после приезда она посетила церковь — двор увидел ее в первый раз за два с половиной месяца. Оказавшись в столице, она не могла оставаться в своих прежних апартаментах, где все напоминало о покойном, и перебралась в Эрмитаж. Почти целый год после смерти Ланского его место при государыне было вакантным. Потемкин не оставлял ее.

Но Потемкину нужно было возвращаться на юг, чтобы завершить свои проекты. Он уехал в январе 1785 года, однако и на расстоянии продолжал утешать императрицу. Отдельные страницы их переписки той поры если не по страстности, то по веселому, игривому тону приближаются к письмам времени их романа десятилетней давности. В этих запоздалых романтических посланиях слышатся осенние нотки — вероятно, оба чувствуют, что постарели. Он присылает ей табакерку, затем — платье с южных шелкопрядильных фабрик и обещает «шелками устлать путь», когда она посетит его в Крыму. Она благодарит его «от сердца». [593] Переписка. № 729 (Екатерина II Потемкину), № 730 (Потемкин Екатерине II, 1785-1786)

Светлейший снова приехал в столицу в начале лета 1785 года, когда Екатерина уже вернулась к нормальной жизни. Старые любовники снова начали свою игру. «Я на пути теперь к исповеди. Простите меня, матушка Государыня, в чем согрешил перед Вами ведением и неведением», — пишет Потемкин в приписке к мудреному старославянскому посланию, прося прощения за какую-то оплошность. Она отвечает: «Прошу равномерное прощение и с Вами Бог. Прочее же вышеописанное разбираю хорошо, но ничего не понимаю или весьма мало; читаючи, много смеялась». [594] Переписка. № 731 (Екатерина II Потемкину и Потемкин Екатерине II, 1785-1786).

Обычай Екатерины иметь при себе официального фаворита привел к тому, что придворные уже ждали, когда вакантное место будет снова занято — и сама она чувствовала, что должна кого-то подобрать. Через год после смерти Ланского Потемкин понял, что она нуждается в любви более постоянной, чем мог ей дать он. Ему нужен был человек, который постоянно заботился бы о Екатерине.

Теперь, когда отправлялась в церковь, на ее пути выстраивались молодые красавцы в парадных мундирах. [595] Энгельгардт 1997. С. 49; Saint-Jean 1888. Ch. 6. P. 40-48. Этот парад мужчин несомненно доказывает, что кандидаты в фавориты предлагались отнюдь не только Потемкиным, как утверждали злые языки, а выдвигались из среды придворных и ставились своими покровителями на пути императрицы. Охота началась. Уход Ланского обозначил апогей царствования Екатерины, но вместе с тем — начало периода ее неразборчивости. Отныне в числе ее избранников уже не будет выдающихся личностей.

К тому времени, когда светлейший вернулся в столицу, Екатерина действительно уже обратила внимание на нескольких дежуривших во дворце офицеров. В их числе были князь Павел Михайлович Дашков, сын княгини Дашковой, окончивший Эдинбургский университет, друг Сэмюэла Бентама, и двое гвардейцев — Александр Петрович Ермолов и дальний родственник Потемкина Александр Матвеевич Дмитриев-Мамонов. Все трое состояли при особе князя.