Саймон Монтефиоре - Потемкин

Ее появление на балу Нассау стало «величайшей сенсацией», записал Йеннингс. Окончив карточную игру, Потемкин говорил с ней одной, а гости смотрели на них во все глаза: «женщины с раздражением и любопытством, мужчины с вожделением и восхищением». [944] Stedingk 1919. Р. 98-108 (Стединг Густаву III и Йеннигс Фронсу 17,21-25 мар., 1 апр. 1791).

25-летняя гречанка София де Витт, с белокурыми кудрями, голубыми глазами и благородным профилем, была «самой очаровательной женщиной Европы тех лет». Она была родом из Стамбула. Когда ей исполнилось двенадцать лет, ее мать, торговка зеленью, продала ее польскому послу, поставлявшему красавиц Станиславу Августу, а ее сестру — одному из турецких пашей. Скоро красавицу заметил майор де Витт, сын губернатора польской крепости Каменец-Подольск, и, купив ее за 1000 дукатов, женился на ней в 1779 году. Витт послал ее в Париж с принцессой Нассау-Зиген обучаться хорошим манерам и французскому языку.

«Прекрасная гречанка» околдовала столицу Европы. Ланжерон видел ее в Париже и восхищался «самыми нежными и восхитительными глазами, какие когда-либо создавала природа», но вряд ли заблуждался относительно ее хитрости и холодного сердца. [945] ААЕ 20: 134-135 (Langeron. Evenements de 1790-1791). «Наивность и невежественность, вероятно, напускные» лишь усиливали ее очарование. Весь Париж восхищался ее прекрасными глазами. Когда ее спрашивали, как она себя чувствует, она отвечала: «Мои прекрасные глаза болят», — чем приводила общество в восторг. [946] Vigee Lebrun 1879. Vol. 1. P. 325; Czartoryski 1888. P. 37. Хосе де Рибас обратил на нее внимание и представил Потемкину под Очаковом. В Яссах и в Бендерах ее видели в греческом костюме. Сначала она стала конфиденткой Долгоруковой, — а затем заняла ее место. Потемкин назначил ее мужа губернатором Херсона.

Императрица преподнесла г-же де Витт алмазные серьги. Ее супруг заявлял, что она войдет в историю как друг царского дома и добавлял: «Князь не любовник моей жены, а просто друг, потому что если бы он стал ее любовником, я прервал бы с ним всякие отношения». «Вы единственная женщина, — говорил ей Потемкин, — которая удивляет меня». Она отвечала: «Я это знаю. Если бы я была вашей любовницей, вы быстро бросили бы меня, а вашим другом я останусь навсегда». Разумеется, никто этому не верил, но скоро все стали замечать, что Потемкин теряет к ней интерес. [947] AGAD 421: 12-15 (Деболи Станиславу Августу 1 апр. 1791); Stedingk 1919. P. 108 (Йеннингс Фронсу 1 апр. 1791); ААЕ 20: 286. Langeron. Evenements 1790.

Чтобы отметить взятие Измаила и выразить свое презрение к планам англо-прусской коалиции, светлейший решил дать праздник. Говорили, что он ведет переговоры о субсидий, которая Россия предоставит Густаву III. Англия также предлагала Швеции 200 тысяч фунтов за возможность использования шведских портов во время будущей войны против России. Но было ясно, что цена упадет, лишь только будет преодолен Очаковский кризис. Поэтому Потемкин, с одной стороны, затягивал переговоры с шведским посланником, а с другой — на случай военных действий отправил Суворова инспектировать войска на шведской границе.

Шведскому посланнику Стедингу казалось, что Потемкина занимают только бриллианты. Он в изобилии украшал ими свой мундир, рассматривал их, любовался алмазами на портрете Екатерины, который носил на груди. Он привез шведа в Таврический дворец, провел его через пятьдесят зал, заставил «все рассмотреть и всем восхититься, потом усадил в свою карету, рассуждая только о себе самом, о Крыме и Черноморском флоте». Стединг присутствовал на многочисленных репетициях праздника. Двести музыкантов, помещенных на хорах в большом зале, играли для двоих слушателей: для светлейшего и Стединга. Потом сотня танцоров исполняла кадриль. Репетиции начинались в 3 часа дня и заканчивались в 9 часов вечера, «и не было ни единого мгновения, когда бы я мог обратить внимание князя на шведские дела. Вот какой человек, — заканчивал Стединг депешу своему королю, — управляет этой империей». [948] Stedingk 1919. P. 107-110 (Йеннингс Фронсу 1 апр. 1791); Р. 113-116 (Стединг Густаву III 8 апр. 1791). Потемкин говорил всем и каждому, что иностранные дела его не волнуют, а он думает теперь только о предстоящем празднике. [949] AGAD 421: 16-19 (Деболи Станиславу Августу 5 апр. 1791).

Политикой Потемкин занимался в покоях императрицы. Не видевшись два года, они снова пытались найти общий язык в поисках предотвращения войны. 16 (27) марта Уильям Питг отправил через Берлин в Петербург ультиматум. Это было резким шагом со стороны обычно осторожного премьер-министра, но 39 английских боевых кораблей и 88 тысяч прусского войска казались серьезным аргументом. Императрица заявила, что ни за что не поддастся на угрозы.

Пытаясь найти выход из западни, Потемкин и Екатерина обратились даже к самому влиятельному в тот момент деятелю ненавистной им революционной Франции — графу Мирабо. Потемкин считал, что «Франция с ума сошла», Екатерина говорила, что Мирабо должен быть повешен, причем не на одной, а на многих виселицах сразу, а потом колесован — и тем не менее кажется логичным, что Потемкин вступил в контакт с человеком, не уступавшим ему масштабом личности и экстравагантностью {94} 94 Рассказывали, что отец Мирабо как-то сказал о своем сыне: «Я не знаю никого, кто мог бы составить ему пару, кроме императрицы Российской». . Князь платил крупные взятки «Мирабобче», как он называл французского трибуна, пытаясь убедить Францию присоединиться к России в противостоянии Англии. Хотя Мирабо был сторонником союза с Лондоном, русские деньги были приняты, но союз с Францией не состоялся — 2 апреля (19 марта) 1791 года Мирабо умер. [950] Джеджула 1972. С. 281; Литературное наследство. Т. 29-30. М., 1937. С. 448-450 (Симолин Остерману 21 мар./1 апр. 1791); Сб. РИО. Т. 23. С. 520 (Екатерина II Гримму 30 апр. 1791).

Потемкин знал, что Россия не сможет сражаться с Англией, Пруссией, Швецией, Польшей и Турцией одновременно. Поэтому, готовя армию к новой войне и размещая корпуса на Двине и под Киевом, чтобы двигать их через Польшу к Пруссии, он был готов торговаться с Фридрихом Вильгельмом за свободу действий в отношении турок и поляков. Но Екатерина не желала идти на уступки. Стединг считал, что ее величество тайно завидует светлейшему. Возможно, он сделал этот вывод из ее слов — однажды она сказала, что Потемкин делает то, «что она ему позволяет». Шведский посланник сообщал: «императрица уже не та, что прежде [...] Возраст и болезни притупили остроту ее ума и суждения». Теперь стало легче обмануть ее, взывая к ее тщеславию. «Что вы хотите? Она женщина, а женщиной нужно управлять», — так, по словам Стединга, говорил ему о Екатерине Потемкин. [951] Stedingk 1919. P. 1ll (Стединг Густаву III 8 апр. 1791).