Саймон Монтефиоре - Потемкин

Но дело было вовсе не в личных отношениях Потемкина с императрицей. Она глубоко переживала, потому что их взгляды на политическую ситуацию разошлись так, как никогда прежде. Потемкин сердился, ибо ее гордое упрямство угрожало судьбе всего, что было создано их общими усилиями.

Мешал светлейшему и Платон Зубов, все сильнее интриговавший против него. «Князь сердит на Мамонова, зачем, обещав, его не дождался и оставил свое место глупым образом». [952] Храповицкий. 17 мар. 1791. Политик никогда не бывает так уязвим, как в моменты, когда он достигает вершины могущества, потому что это сплачивает его врагов. Зубова поддерживал Николай Салтыков, руководивший воспитанием молодых великих князей — Александра и Константина, а Салтыкова, в свою очередь, поддерживал великий князь Павел, состоявший в тайной переписке с прусским королем. [953] Вернадский Г.В. Русское масонство в царствование Екатерины II. Пг.,1917 С. 237-239 (цит. по: Лопатин 1992. С. 213).

Сказанные много лет назад слова Екатерины: «мы ссоримся о власти, а не о любви», — были теперь верны, как никогда. Если убеждение не помогало, Потемкин пытался заставить ее изменить мнение. Екатерина плакала. Ее отказ сделать дружественный жест в адрес державы, готовой вторгнуться в обессиленную Россию, был совершенно неразумен, тем более, что Потемкин не настаивал на том, чтобы делать действительные уступки Фридриху Вильгельму, а всего лишь предлагал отвлечь его до тех пор, пока будет заключен мир с Турцией.

«Захар Зотов {95} 95 Камердинер императрицы из разговора с князем узнал, что, упрямясь, ничьих советов не слушают, — записал секретарь императрицы. — Он намерен браниться. Плачет с досады, не хочет снизойти и переписаться с Королем Прусским». [954] Храповицкий. 17 мар. 1791. Если бы война стала неизбежной, Потемкин, конечно, защищал бы свои турецкие завоевания, а от Пруссии откупился бы разделом Польши. Но раздел, который бы разрушил его собственные виды на Польшу, был для него последним выходом. [955] Lord 1915. Р. 180-181; Goertz 1969. Р. 74.

Екатерина II Потемкин спорили целыми днями. 22 марта ее секретарь записал: «Нездоровы, лежат; спазмы и сильное колотье с занятием духа. Князь советует лечиться; не хотят, полагаясь на натуру». На следующий день: «Продолжение слабости [...]. Всем скучает. Малое внимание к делам».

Десятилетний Федор Секретарев, сын камердинера Потемкина, стал свидетелем одной из сцен между Потемкиным и Екатериной. Князь стукнул кулаком по столу и хлопнул дверью так, что задрожали стекла. Екатерина заплакала, потом заметила испуганного мальчика: «Пойди посмотри, как он?» Федя отправился в покои Потемкина и застал его в мрачном раздумье. «Это она тебя послала? — спросил он. — Пусть поревет». Но через несколько минут встал и пошел мириться. [956] PC. 1892. Апрель. С. 179.

В апреле противостояние продолжилось. «Разные перебежки, — читаем в дневнике Храповицкого 7-го числа. — Досада. Упрямство доводит до новой войны». Но через два дня Екатерина наконец сдалась: «Сего утра князь с графом Безбородком составили какую-то записку для отклонения от войны. [...] Князь говорил Захару: как рекрутам драться с англичанами. Разве не наскучила здесь шведская пальба?» [957] Храповицкий. 7, 8, 9, 15 апр. 1791. Екатерина согласилась возобновить старый трактат с Пруссией и помочь ей получить у Польши Торн и Данциг. Но все же подготовка к войне продолжалась. «Обещаю вам, — писала Екатерина своему постоянному корреспонденту доктору Циммерману в Гамбург, специально отправив письмо через Берлин, — что вы будете иметь обо мне известие, если на меня нападут с моря или с сухого пути, и ни в каком случае не услышите, что я согласилась на те постыдные уступки, которые неприятель позволит себе предписать мне». [958] PC. 1887. Август. С. 317.

Потемкин и Екатерина не знали, что коалиция вот-вот распадется. 29 (18) марта лидер английской оппозиции Чарльз Джеймс Фокс произнес в парламенте пламенную речь, доказав, что Англии нечего защищать под Очаковом, а Эдмунд Берк назвал Питта покровителем турок, «орды азиатских варваров». Русский посланник Семен Воронцов развернул широкую кампанию в английской прессе и объединил купцов от Лидса до Лондона, убедив их в пагубности войны с Россией. Чернила и бумага оказались сильнее прусской стали и английского пороха. Протестовали даже моряки. Адмирал Нельсон спрашивал: «Как мы будем противостоять флоту русской императрицы? Моря, неудобные для судоходства, и отсутствие дружественных портов — плохие помощники!» Стены домов по всему королевству запестрели надписями: «Нет войне с Россией!». 16 (5) апреля Питт отправил в Петербург Уильяма Фокнера, чтобы найти выход из конфликта, едва не стоившего ему кресла.

Екатерина поставила бюст Фокса в галерею Царскосельского дворца рядом с бюстами Демосфена и Цицерона. Потемкин заявил английскому посланнику Чарльзу Уитворту, что он и императрица — «баловни Провидения». Для того, чтобы добиться успеха, сказал он, «им довольно только пожелать этого». [959] PRO FO SP 106/67, № 29 (Уитворт из Петербурга 10 июня 1791).

Теперь предстоящий праздник должен был отметить не только военную победу над турками, но и дипломатическую — над пруссаками и англичанами. Посыльные Потемкина развозили по Петербургу приглашение:

Генерал-фельдмаршал князь Потемкин-Таврический

просит зделать ему честь пожаловать

в понедельник 28го дня сего Апреля в шесть часов по полудни

в дом его что в Конной гвардии в маскерад,

который удостоен будет

Высочайшего присутствия

Ея Императорского Величества и Их Императорских Высочеств . [960] Одесский краеведческий музей. Приглашение, адресованное графине Остерман.

Фельдмаршал князь Потемкин дал нам вчера

великолепный праздник, на котором я пробыла

с семи часов вечера до двух ночи ...

Теперь пишу вам,

чтобы справиться с головной болью .

Екатерина II — барону Гримму

28 апреля 1791 года в 7 часов вечера императорская карета остановилась перед классической колоннадой дворца светлейшего, освещенного сотнями факелов. Государыня, в русском платье с длинными рукавами, с богатой диадемой на голове, вышла под балдахин, укрывавший ее от дождя. Ее встретил Потемкин в красном фраке и наброшенном на плечи черном с золотом и бриллиантами плаще. На нем было «столько алмазов, сколько может уместиться на платье». Адъютант нес за ним подушку с его шляпой, такой тяжелой от драгоценностей, что светлейший с трудом удержал бы ее на своей богатырской голове. Потемкин прошел между двумя рядами лакеев в светло-желтых ливреях с серебряными галунами и опустился на колени перед государыней. Она подняла его; он взял ее руку.