Дмитрий Благово - Рассказы бабушки. Из воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные ее внуком Д. Благово.

Старшую свою дочь Варвару она очень любила и готова была для нее все делать, а меньшую Марью (или, как ее звали, — Маришу), она мало того что не любила, можно сказать, просто терпеть не могла. Варвара Сергеевна была высокая ростом, очень умная и предобрая, но собой не то чтобы дурна, а не совсем приглядна. Я всегда находила, что она похожа на портрет покойной моей матушки-свекрови, но только вдур- не. Мариша также была немала ростом, прекрасно сложена, имела прекрасный цвет лица и очень приятный взгляд, но была не так умна, как Варвара. Старшая родилась в 1795 или 1796 году, меньшая была года на два или на три помоложе и в детстве была очень непонятлива в учении. Впрочем, это немудрено, потому что мать очень круто с ней обращалась н совсем от нее не скрывала, что ее не любит.

Покойник Дмитрий Александрович часто за это оговаривал Анну Николаевну:

— Как тебе не грех так обращаться с дочерью: разве она виновата, что ты ее не любишь?

— Терпеть ее не могу, предрянная девчонка. .

— Да полно, сестра, не показывай ты ей, что ты ее не любишь…

— А что же, по-твоему, мне лицемерить, что ли, с ней?

Старшая сестра, имея доброе сердце, всегда была с меньшою хороша и часто потихоньку от матери ее ласкала и утешала, а впоследствии и помогала ей втихомолку.

Шеншин Владимир Николаевич был еще молод, когда он женился (думаю, что в 1817 году). В 1812, 1813 и 1814 годах он был в походах, был ранен под Лейпцигом и имел за это крест и в скором времени был произведен в генералы; не знаю, было ли ему тогда сорок лег.

Он рано лишился родителей и воспитывался у своей бабушки, отцовской матери. Он имел еще брата Семена Николаевича, который был потом женат на дочери хорошей моей приятельницы Елизаветы Васильевны Лужиной — Анне Дмитриевне. Шеншины эти орловские; их там целый уезд — Мцеиский, где искони ведется их очень старинная фамилия.20 При своей женитьбе Шеншин служил еще в военной службе и имел казенную квартиру в Спасских казармах, куда мы и ездили отдавать визит молодым. После он вышел в отставку и служил в Опекунском совете почетным опекуном. Это было в тридцатых годах. По своей нелюбви к дочери Неклюдова ей почти что ничего не дала и прескудно наградила приданым. Из отцовского имения Марья Сергеевна получила что следовало, потому что нельзя было ей этого не дать, а из своего имения, кажется, только обещала дать, а едва ли что дала. Нерасположение к дочери перешло и на внучат. Одно время я перестала даже с нею из-за этого совсем видаться. Я ей говорила правду, а неприятная правда, как известно, глаза колет. Она меня разругала, выбранила, и я ее, и так мы перестали видаться и несколько лет друг к другу не ездили, но Варвара Сергеевна у меня всегда бывала в большие праздники и в известные дни. Когда в 1836 году Варвара была помолвлена за вдовца, генерала Владимира Григорьевича Глазенапа, Неклюдова приехала ко мне с женихом и невестой и после того опять стала у меня изредка бывать, но никогда у нас не было прежней короткости или искреннего расположения. Не я одна была с Неклюдовой в размолвке: она вздорила и ссорилась с моим мужем, с княгиней Авдотьей Николаевной Мещерской, которая тоже осуждала ее в лицо за дурное обращение с Шеншиными, а с Надеждой Николаевной Шереметевой (с сестрой Мещерской), с которою она была очень дружна, ссоры выходили очень часто: обе прегорячие, переругаются на чем свет стоит, раскраснеются как пионы. Неклюдова инде побагровеет, с обеих пот градом льет, обе кричат, что есть мочи, кто кого перекричит — ни дать ни взять два индейских петуха; скинут свои чепцы и добранива- ются простоволосые. . просто- умора!

— Нога моя у тебя не будет, — говорит, картавя, Шереметева.

Ну, и не прошу, очень мне нужно, — кричит Неклюдова, топая ногами; — убирайся скорее от греха, а я за себя не ручаюсь. .

— Да, да. никогда к тебе не приеду, — приговаривает Шереметева, стуча кулаками по столу.

— Да сделай милость, убирайся…

Так и расстанутся, и бранят за глаза друг друга; кажется, навек рассорились; пройдет сколько там недель, глядишь, летит в дрожках на паре с пристяжкой Шереметева к Неклюдовой мириться.

— Ну что, картавая, сама ко мне приехала? — встречает ее с громким хохотом Неклюдова. — Что, скучно, верно, без меня, сама припенде- рила. . Скажи ты мне, из чего ты только распетушилась на меня? Ну, ну, помиримся, я пред тобой виновата, прости меня… И снова у них совет да любовь, пока не повздорят из-за чего-нибудь опять.

Раз Неклюдова с Шереметевой опять из-за чего-то повздорили, разбранились — и не видаются; только как на грех Шереметеву разбили лошади и не на шутку: кажется, она руку ли, ногу ли переломила и лицо все ей избило, и старуху еле живую повезли домой и уложили в постель. Узнала это Неклюдова: тотчас поехала навещать больную… Что ж она ей придумала сказать в утешение? Входит к больной, та лежит за ширмами, кряхтит, охает… — Я ведь всегда говорила, что ты полоумная, — говорит Неклюдова, — и жду, что ты умрешь когда-нибудь у фонарного столба; мчится себе, как лихой гусар. . Ну что, говорят, тебе всю рожу расквасило и кости переломало. . диковинное дело, что тебя совсем не пришибло… Как это тебя угораздило?

Это она приехала навещать больную приятельницу, еле живую! Ни у кого такого разговора, как у Неклюдовой, я не слыхивала; престранная была женщина!

Был у нее крепостной человек Николай Иванов управителем, так, говорят, она его не раз бивала до крови своими генеральскими ручками, и тот стоит, не смеет с места тронуться.

Когда рассердится, она делается, бывало, точно зверь, себя не помнит. Многое мне не нравилось в ее характере и в обращении с людьми, у нее были швеи, и она заставляла их вышивать в пяльцах, а чтобы девки не дремали вечером и чтобы кровь не приливала им к голове, она придумала очень жестокое средство: привязывала им шпанские мухи к шее, а чтобы девки не бегали, посадит их за пяльцы у себя в зале и косами их привяжет к стульям, — сиди, работай и не смей с места встать. Ну, не тиранство ли это? И диви бы, ей нужно было что шить, а то на продажу или по заказу заставляла работать. Уж очень была корыстолюбива, только не впрок пошло все ее богатство. У Шеншиной было три дочери: Настасья, Екатерина и Александра и сын Сергей.%

Изо всех Шеншиных более всех любила Неклюдова Сашеньку и ей дозволяла всякие шалости: прыгать по диванам и стульям, мять ей лицо, стаскивать с нее чепец, влезать ей на колени и всячески дурачиться, и при этом громко хохотала. Но с прочими двумя внучками и со внуком всегда обходилась довольно сурово и называла их шеншенятами.

В 1850-х годах Шеншин вышел в отставку и поехал жить в деревню, чтобы приводить свои, дела в порядок. Там скончалась сперва Марья Сергеевна, а потом и он несколько лет спустя.