Анатолий Терещенко - Роковая точка «Бурбона»

От природы скупой на живое слово, он во время первого отпуска при встречах с родственниками и друзьями называл Нью-Йорк «настоящей Меккой для творческих личностей».

— Так случилось, — говорил он одному из коллег, — что покорителями Америки были сильные, мужественные, здоровые европейцы. Плыли за океан с одной-единственной целью — найти богатые земли и разбогатеть на золоте! В основном испанские и португальские конквистадоры — люди алчные, агрессивные, думающие только о себе. Хотя основной костяк нации сегодня там составляют англосаксы.

Завоеватели Центральной и Южной Америки, эти «трудяги-пуритане», мечом и огнем не только порабощали, но и уничтожали коренное население. Они поделили плодородные территории между собой именно из-за богатства земель, лесов, водных ресурсов и благоприятных климатических условий. В лучшем случае они загоняли аборигенов в гетто и там спаивали пленников из-за боязни якобы людоедства и других агрессивных шагов с их стороны.

Это были люди поступка. Они и дали в дальнейшей американской земле здоровое и мужественное потомство, умеющее постоять за себя и своих близких и друзей, за свою новую родину — Новый Свет. Главное — генофонд их был здоровый. И все же разбогатела Америка, отгороженная от военных вулканов Европы огромной водной преградой — Атлантическим океаном, за счет двух мировых войн и дешевой рабочей силой африканских рабов, которых, как зверей, как товар, везли в закрытых трюмах…

Не мог Поляков не заметить и социальных противоречий — между частью богатой и сытой прослойки и нищей и голодной другой половиной населения, умело прячущейся где-то на задворках огромного мегаполиса. Именно эти полюса его поразили, задев за живое.

«Умеют же они показывать свой фасад сытой и богатой жизни, — часто сокрушался Дмитрий Федорович, — а вот задворки Нового Света спрятаны, прикрыты от посторонних глаз. У нас же все на виду — уравниловка, а потому нет этой жуткой несправедливости, этих заметных социальных перекосов, которые в России привели в семнадцатом году к революции, а в дальнейшем — и к кровопролитной Гражданской войне. А здесь власть социальных «ножниц» не боится, делая все, чтобы притупить одно лезвие под названием «безработица» достойными для проживания денежными пособиями».

И в то же самое время он стал понимать, что в каждом янки живет махровый собственник, кузнец личного счастья, делающий то, что задумал, запланировал, начертал, без ожидания, что кто-то поможет в момент реализации конкретного жизненного плана. Любой американец не надеется ни на государство, ни на соседей, ни на родственников — только на себя. Он исповедует истину — веди себя так, будто ты уже счастлив, и ты действительно станешь счастливым. В стране обитает индивидуализм в лучшем его проявлении. И еще Поляков понял в Америке одну правду, что свобода — это роскошь, которую не каждый может себе позволить.

Свобода добывается тяжелым трудом умными и сильными личностями. Именно таковыми были большинство американцев. Поэтому только свободный американец является кузнецом собственного счастья. Он кует и клепает плуг опять-таки для своей жизненной нивы.

Однажды он с женой Ниной, которую очень любил, побывал на фешенебельном пляже в Лонг-Айленде, куда добирались довольно долго из-за километровых пробок на городских авеню и пригородных автострадах. Его поразило большое количество «разнокалиберного» легкового автотранспорта на дорогах Америки. А еще вновь прибывшего советского офицера удивило то, как полицейские совместно с водителями довольно-таки согласованно рассасывают автомобильные тромбы. Он был действительно удивлен тем обстоятельством, что на автомагистралях высочайшего качества владельцы автотранспорта и представители дорожной полиции помогали друг другу в поиске истины. Все делалось спокойно — без крика, ругани и матерщины. Они словно действовали по советам Карнеги: единственный способ победить в споре — не ввязываться в него.

Поляков часто задумывался над причинами экономической мощи Америки. «Говорят, истина лежит между двумя противоположными мнениями. Неверно! Между ними лежит проблема. И янки быстро сообща решают ее. Вот бы так было в России! — подумал он. — У нас обязательно с матерщиной, а иногда и с мордобоем решается даже малая головоломка».

Поляков, как страстный любитель охоты, рыбной ловли и столярно-слесарного инструмента, нередко бродил по лавочкам и магазинчикам, любуясь широким ассортиментом товара, которого в Советском Союзе в то нелегкое послевоенное время просто не существовало — недавнее военное лихолетье давало о себе знать. Стране было не до этого. Однако, как заметил Поляков, к сожалению, «военное лихолетье перерастало в послевоенное», то есть имело тенденцию к продолжению. Он соглашался — стране было не до инструментов широкого спроса.

Наша промышленность работала с надрывом под лозунгами — сначала реальным, сталинским — быстрое восстановление порушенной войной экономики в недавно оккупированных областях, а затем мнимым хрущевским призывом — догнать и перегнать Америку по основным политико-экономическим показателям. Завершить единоборство с самым амбициозно-прожектерским проектом. Суть его заключалась в главном: впрыгнуть в 80-е годы в новую общественно-политическую формацию — коммунизм.

Эти прожекты «мудрого» правления очередного «вождя» как внутри страны, так и на международной арене были нередко смешны, наивны и уродливы.

Это выражалось в непродуманных указаниях:

— по уничтожению собственного скота на крестьянских подворьях;

— по ликвидации приусадебных участков в колхозах и совхозах;

— по перемещению полутора миллионов жителей Центральной России для освоения целинных земель в Казахстане;

— о повороте северных рек;

— внезапная, маломотивированная передача Украине Крыма с Севастополем — городом русских моряков;

— подарок КНР города Дальний и вторая сдача военно-морской базы Порт-Артура с выводом оттуда всех советских войск;

— Карибский кризис с его опасностью возникновения Третьей, теперь уже горячей мировой войны, говорили о генераторе многих проблем, которые создавал Кремлевский сиделец, не думая о последствиях: социальных — внутри страны и внешнеполитических — за ее пределами.

Все эти «закидоны» Хрущева понимали трезвомыслящие люди, но молчали, почти что генетически привыкшие к покорности и послушанию своим царям и вождям. Пассивное принятие существующих порядков, господствующих мнений, отсутствие собственных позиций, беспринципное соглашательство были характерной чертой чиновничества разных рангов. Конформизм экстраполировался и на народные массы, вырабатывая своеобразную ментальность послушания и веры в праведность и правильность шагов власти.