Сергей Плеханов - Император Николай II. Жизнь, Любовь, Бессмертие

Во время Юбилейного Архиерейского Собора прихожанки строящегося в Москве храма в честь преподобного Андрея Рублева собрались для совместной молитвы Царственным мученикам: один из приделов будущего храма планируется освятить в честь новомучеников. При чтении акафиста молящиеся почувствовали сильное благоухание, исходившее от книг. Это благоухание продолжалось в течение нескольких дней.

К Царственным страстотерпцам многие христиане обращаются ныне с молитвой о укреплении семьи и воспитании детей в вере и благочестии, о сохранении их чистоты и целомудрия – ведь во время гонений Императорская семья была особенно сплоченной, пронесла несокрушимую веру православную чрез все скорби и страдания.

Память святым страстотерпцам Императору Николаю, Императрице Александре, их чадам – Алексию, Ольге, Татиане, Марии и Анастасии совершается в день их убиения 4 (17) июля, и в день соборной памяти новомучеников и исповедников Российских 25 января (7 февраля), если этот день совпадает с воскресным днем, а если не совпадает, то в ближайшее воскресение после 25 января (7 февраля).

По более корректным подсчетам современных историков в царской России с 1825 по 1905 годы по политическим преступлениям было вынесено 625 смертных приговоров из которых только 191 были приведены в исполнение, а в революционные годы – с 1905 по 1910 год – было вынесено 5735 смертных приговоров по политическим преступлениям, считая приговоры военно-полевых судов, из которых приведён в исполнение 3741 приговор. (Черная книга коммунизма. М., 2001)

Псевдоним – как, впрочем, у всех уголовников от политики, перенявших обычай скрываться под кличками у своих соратников по нарам, больше специализировавшихся по чужим карманам.

Радзинского, впрочем, можно понять. Один из организаторов цареубийства – с характерным именем Исай Иделевич – носил эту же фамилию. Трудно отделаться от мысли, что пером сочинителя двигало не желание бросить новый свет на обстоятельства гибели венценосной семьи, а стремление пригасить тот слепящий луч исторической истины, который выхватил «неудобный» национальный состав палаческого синклита…

Ленин еще в 1906 году заявлял в журнале «Пролетарий»: «Тот, кто боится запачкать руки, не должен заниматься политикой… Наивные белоручки в политике только вредны», «Мы вполне допускаем, что с точки зрения гражданской войны можно доказывать и доказывать нецелесообразность тех или иных форм гражданской войны. Но всякое моральное осуждение ее совершенно недопустимо с точки зрения марксизма».

А когда разбуженная милюковыми стихия вознесла Ленина к власти, он и вовсе распоясался: «Мы должны спрашивать: ты за кого? За революцию или против? Если против – к стенке. Если за – иди к нам и работай».

Другой «освободитель народа» – лидер социалистов-революционеров Б. Савинков рассуждал устами своего героя (роман «То, чего не было»): «Побеждают не книжкой, а кулаками, не тем, что нюнят, Лазаря поют, а бомбами, пулеметами, кровью. Не понимают, что кровь всегда кровь, как там ее не размазывай. Поменьше, мол, крови. – Да ведь это иезуитство».

Те, кого ныне преподносят как жертв сталинского террора, не отставали от Ленина в кровожадности. Любимец партии Николай Бухарин «теоретизировал»:

«Диктатура пролетариата есть остро отточенный топор в руках рабочего… Пролетарское принуждение во всех своих формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью является методом выработки коммунистического человека из человеческого материала капиталистической эпохи».

А Троцкий в своем сочининии «Коммунизм и терроризм» откровенничал: «Враг должен быть уничтожен… Устрашение является могущественнейшим средством политики, и надо быть лицемерным ханжой, чтобы этого не понимать».

Можно представить, каких носителей «новой морали» воспитали эти каннибалы, если уже через 10–15 лет после большевистского переворота появились «классики» пролетарской культуры вроде писателя Гладкова, который вывел в романе «Энергия» положительного героя Мирона, поучавшего: «С сердцем далеко не уйдешь. В борьбе оно должно быть вырвано к черту. В борьбе я растопчу первого, кто остановится перед стонами и кровью». А речь-то шла всего лишь о строительстве Днепрогэса!

Согласно условиям мирных договоров стран Антанты с побежденными Германией и Австрией, эти государства не могли публиковать какие-либо документы о причинах войны без разрешения держав-победительниц. Были установлены и сроки, после которых этот запрет терял силу. Румыния, например, установила такой датой… 1996 год! Коммунистический режим в России также наложил табу на эту тему. Книга Николая Полетики «Сараевское убийство» (Ленинград, 1930), в которой вскользь говорилось об участии масонов в покушении, была изъята из библиотек и шесть десятилетий содержалась под арестом в «спецхране». Когда Карл Радек, сидя на скамье подсудимых троцкистского процесса 1937 года, обмолвился, что мог бы кое-что сказать о действительных причинах Первой мировой войны, государственный обвинитель Вышинский тут же заткнул ему рот; в конечном итоге болтливость стоила Радеку жизни.

Один из правых депутатов – Г. Шечков – выступил с докладом «Масоны в Государственной Думе», в котором говорилось: «Господа, исповедующие у нас масонский принцип, именуемый принципом «тактических соображений и приемов», пели Марсельезу, когда это было выгодно, а теперь «из тактических видов» поют наш русский гимн. Кто-то хорошо заметил, что с революцией, ревущей Марсельезу бороться легко, но как бороться с той, что подтягивает «Боже царя храни!» Легко бороться с той интригой, которая явно хулит веру, оскорбляет армию и провозглашает патриотизм делом омерзительным, но трудно бороться с той интригой, которая заигрывает с армией и стремится стать во главе доверчивых патриотических порывов нашего отечества. Провозглашатели национализма предрассудком делаются неославянофилами, враги отечественного строя и поклонники западного парламентаризма объявляются русскими только потому, что лавры ложи Union et Progress не дают им спать. Деятели недавнего разгара тлеющей по сию пору революции дают торжественное обещание на верное служение самодержавию только затем, чтобы, получив доступ к участию в государственном строительстве, вести вернее подкоп под это самое самодержавие».

По прибытии в Вену автор этих строк был назначен министром иностранных дел.

Впрочем, радость германского императора можно истолковать и по-иному: увенчалось успехом рискованное коммерческое предприятие. Те самые партии, которые больше всех вопили о неприятельских агентах во дворце и в правительстве, оказались на деле подлинными содержанками врага. Полковник Б. Никитин, возглавлявший при Временном правительстве контрразведку Петроградского округа, вел известное дело по расследованию связей Ульянова (Ленина) с германскими спецслужбами. И по мере погружения в эту неприглядную историю, всплыли факты сотрудничества с немцами также партии социалистов-революционеров – ее лидер В. Чернов, напомню, о чем-то толковал с организатором убийства австрийского эрцгерцога Гачиновичем. Теперь его имя фигурировало в материалах следствия в другой связи: “В 1915 году В Париже Чернов со своими единомышленниками пробовал издавать газету “Жизнь”, но за отсутствием средств она не замедлила прекратить свое существование. Тогда в октябре того же года Чернов переселяется в Швейцарию. В женеве Чернов, Натансон, Камков, Зайонц, Диккер, Шапшелевич и другие, пользуясь германскими субсидиями, организовывают ”Комитет интеллектуальной помощи русским военнопленным в Германии и Австро-Венгрии”. Этот комитет издавал на германские деньги журнал “На чужбине”, который бесплатно рассылался на германские же деньги по лагерям русских военнопленных”.