Александр Проханов - Я русский солдат! Годы сражения

А. Проханов: — Ну и что вы от меня хотите?

Н. Болтянская:— Всё!

А. Проханов: — Ну, получайте тогда. Минувший год… Чем же он знаменателен? А! Минувший год был уникален в политической истории России. Он характеризовался тем, что была нежданно-негаданно начата оранжевая революция. Это было восхитительно.

Н. Болтянская: — Секундочку. Вопрос. «Оранжевая революция» — в ваших устах этот термин означает что? Подлая акция мировой закулисы? Стихийное выступление сил, не являющихся официальными силами? Что-то третье?

А. Проханов: — Это выглядело так. Почти на пустом месте, там, где на протяжении многих лет сражался мужественный и восхитительный Лимонов, там, где он на протяжении этих, не знаю, восьми или десяти лет уже сроднился с ОМОНом и они друг без друга не могли жить…

Н. Болтянская: — Какая-то садомазохистская пара. Нет?

А. Проханов: Ну, в общем, это палач и жертва, художник и модель, Лимонов и командир ОМОНа. Это вот так, видимо, такие диполи. И вдруг на этом месте разразился какой-то грандиозный эмоционально-психологический взрыв. Возникла чудовищная огромная непривычная для Москвы толпа. Причем толпа, состоящая из представителей среднего класса. Тем самым она била, напрочь била еще один либерально-демократический, миф, состоящий в том, что чем больше среднего класса в стране, тем стабильнее в стране ситуация, тем дальше страна от революции.

Первый миф связан с тем, что госуправление собственностью является неэффективным и на смену этому ужасному госуправлению идет частное управление, частная собственность и, таким образом, рыночное управление экономикой эффективно. Это первое.

Н. Болтянская: — Господин литератор, время вводить героя.

А. Проханов: — Герой оранжевой революции, которая вспыхнула как, действительно, как пламя оранжевое, опалило кремлевскую стену, начали грохотать стенобитные машины, которые долбили кремлевский кирпич… И вдруг все это кончилось пшиком.

Н. Болтянская: — 4 марта.

А. Проханов: — Все это кончилось пшиком.

Н. Болтянская: — Почему?

А. Проханов: — Я думаю, это было связано с тем, что власть вовремя опомнилась. Власть запустила свои властные технологии: она разгромила оппозиционных лидеров, она их диффамировала, она их перессорила. Против одних были сфабрикованы дела, других запугали. Третьи, оставшиеся вне репрессий, были настолько неприятны и настолько непрезентабельны — я имею в виду таких людей как Немцов, или Кудрин, или господин Прохоров — что…

Н. Болтянская: — А чем они вам не нравятся? Вполне презентабельные мужики.

А. Проханов: — Ну, это для вас, да. Для меня это люди, которые в свое время сокрушили мою страну, а потом стреляли…

Н. Болтянская: — Да что ж за страна-то такая, которую вот эти трое могли сокрушить?

А. Проханов: — Так что же это страна за такая, Царская Империя, которую могли сокрушить четверо масонов? Что это за страна такая…

Н. Болтянская: — Масоны — это как?

А. Проханов: — Масоны — это очень хорошо. Масоны — это масоны. Это временное правительство, состоящее сплошь из масонов.

Н. Болтянская: — А они плохие?

А. Проханов: — Масоны?

Н. Болтянская:— Да.

А. Проханов: — Ну, судя по тому, что они сделали с моей той Белой Империей, конечно, плохие.

Н. Болтянская: — А, понятно.

А. Проханов: — Так вот повторяю, очень интересно, что этот год ознаменовался оранжевой революцией. Затем он ознаменовался разгромом оранжевой революции, затем он ознаменовался интенсивным повсеместным русским подъемом, подъемом русского движения национального. Резко усилился русский фактор. Власть…

Н. Болтянская: — Бей китов, спасай Россию.

А. Проханов: — Да нет, зачем? Это делается на сайте «Эха Москвы» на форуме Проханова. Я говорю о крупномасштабном таком полете. И власть вдруг начала делать ставку на патриотов. 20 лет патриотическое сознание подвергалось диффамации.

Н. Болтянская: — Какую такую ставку на патриотов? Власть всю жизнь демонстрировала (последние несколько лет) этот джокер, что если не мы, то они. Очень им удобны были ультрапатриотические силы. Джокер.

А. Проханов: — Да. И держала их всегда в каких-то катакомбах. На время их показывали, потом опять туда опускали. Идет ли речь о «Памяти», идет ли речь о Бар-кашовском движении, идет ли речь о газете «День», которую расстреляли из танков, идет ли речь о стремлении новой волны русских интеллектуалов соотнестись друг с другом и образовать какое-то интеллектуальное движение или какой-то клуб — все это проваливалось или все это давилось.

И вдруг на фоне всего этого возник Изборский клуб. Это неожиданное и, в общем, громадное движение, когда власть сначала смотрела сквозь пальцы на объединение двух десятков русских интеллектуалов, затем она, присмотревшись к тому, что из этого она может иметь, она стала поощрять это движение…

Н. Болтянская: — А вы себя считаете русским интеллектуалом, Александр Андреевич?

А. Проханов: — Конечно, да.

Н. Болтянская: — А меня?

А. Проханов: — А тебя — нет. Ты вообще не интеллектуалка.

Н. Болтянская: — Как это так? Как вам не стыдно?

А. Проханов: — Ты — шансонье.

Н. Болтянская: — А, то есть это слово ругательное? Эта роль ругательная, и попрошу ко мне ее не применять.

А. Проханов: — Да почему она ругательная? Это нечто эфемерное и легкомысленное, прозрачное.

Н. Болтянская: — Ничего прозрачного на мне нет.

А. Проханов: — Сквозь тебя можно смотреть на солнце как сквозь стрекозу, понимаешь? Так что…

Н. Болтянская: — У вас мания величия, моего причем.

А. Проханов: — А тебе хочется быть интеллектуалкой?

Н. Болтянская: — Не знаю. Я вас спрашиваю. Здесь вопросы задаю я.

А. Проханов: — Слава богу, что ваше развитие идет все равно в асимметричную сторону. Ваше место — это подмостки, это обожание, это розы, это флирт. А что касается серьезной, глубокой идеологической работы…

Н. Болтянская: — Серьезных дел — то это нам, да? Вам, да?

А. Проханов: — Да. Да-да-да.