Яков Айзенберг - Ракеты. Жизнь. Судьба

Кроме того, для несекретной переписки и разговоров существовал номер почтового ящика (п/я), в нашем случае почему-то — абонементный ящик (а/я 67). Все это полная бессмыслица и дань параноидальной шпиономании «великого вождя». Но потребовалось более 40 лет, чтобы эта очевидная бессмыслица дошла и до высшего руководства, и номера (открытые и закрытые) были заменены на «условные названия», из которых тоже нельзя было определить, чем конкретно занимается организация, но, по крайней мере, это были слова, а не номера. Так, наша организация стала именоваться НПО «Электроприбор». Уже в мою бытность ее руководителем нам удалось убедить министерство, что организаций, в названии которых есть в том или ином виде слово «электро», не только в стране, но и в каждом городе очень много, и если мы хотим быть хоть как-то замеченными в период начала работ по гражданской технике, стоит подобрать другое название. Так появился «Хартрон», и я считаю, что это наименование стало достаточно известным не только в бывшем СССР.

Следующей данью засекречиванию стали наименования самих ракет. Во-первых, существовало совершенно секретное название, содержащее букву «Р» — Р-7, Р-16 и пр. Этим названием нельзя было пользоваться даже в закрытых документах, оно использовалось только в постановлениях ЦК и даже там не печаталось машинисткой, а вписывалось вручную. Для служебной деятельности существовало специальное наименование, применительно к тематике Минобщемаша, оно состояло из одной-двух цифр, заглавной буквы, как-то связанной с назначением оружия (у нас это были сначала «К», а затем «К» осталось за космосом, а в сухопутных ракетах появилось «А»), и двухзначного порядкового номера. Например, боевые ракеты разработки Днепропетровска 8К64, 8К67 и пр., а потом 15А14, 15А18 и т.д. Ракеты–носители космических аппаратов — 11К63, 11К65, 11К67 и др. Последними советскими носителями стали 11К77 («Зенит») и 11К25 («Энергия»), так и не оконченная в отличие от «Зенита», который является первыми двумя ступенями «Морского старта». Как видно, первые цифры «11» означают космическую технику, а «8» и «15» — боевую.

Наконец, внутри организации использовался уж совершенно несекретный внутренний номер заказа (у нас, например, 516, 2835 и пр.). Вся эта полная бессмыслица стоила денег и была «оправдана» только наличием специальных подразделений, придумывавших эти названия (они уж точно были связаны с КГБ) и следивших за их неуклонным соблюдением (первые отделы, отделы режима и пр.), которые, благодаря всем этим затеям, имели постоянную работу и возможность контроля самих разработчиков.

В Минобщемаше этому уделялось большое внимание, а при Ю. В. Андропове в каждом оборонном министерстве была введена специальная должность на уровне зам. Министра по «режиму», чтобы подчеркнуть важность «бдительности» и возможность пристроить генералов КГБ, которых Андропов заменял.

Вообще, режим секретности в Минобщемаше уступал только Минсредмашу, предприятия которого размещались в закрытых городках (Арзамас-16, Челябинск-70, Свердловск-40 и пр.). Кое-где, например, под Красноярском на одной площадке были размещены предприятия и Минсредмаша, и Минобщемаша.

Проход на наше предприятие сотрудникам других организаций разрешался только при наличии у них допуска к секретным работам, да и то при наличии совместных работ. «С поганой овцы хоть шерсти клок», и оборонная промышленность воспользовалась режимом секретности, чтобы радикально упростить свои взаимоотношения с так называемыми «правоохранительными органами», сотрудники которых в отличие, например, от обычной милиции получали допуск, имели право входа и пр. Так появились «спецмилиция, спецсуд, спецпрокуратура», с которыми легче было иметь дело, тем более, что и коррупция в них практически отсутствовала, так как с несекретными материальными ценностями они, как правило, дел не имели.

Разместили наше ОКБ на севере города, вдоль трассы Москва — Харьков — Симферополь, в лесопарковой зоне, где было много зелени, недалеко от завода п/я 201, откуда мы вышли. Это была большая территория, на которой разместилось и выросшее во много раз ОКБ, и наш опытный завод, и большое число инженерных, лабораторных, стендовых и производственных корпусов. Только после развала СССР, когда ракетная техника на Украине фактически кончилась, мы стали избавляться от избытка производственных помещений, у нас просто не стало средств их ремонтировать, отапливать и содержать в надлежащем порядке.

Вся эта территория не стояла пустой и не ждала нас. Там размещалось училище погранвойск (Харьков — ведь самое «подходящее» для такого заведения место). Проблему решил, причем очень быстро, приехавший в Харьков тогдашний второй секретарь ЦК КПСС Л. И. Брежнев, который «курировал» всю (!!!) оборонную промышленность СССР. Погранучилище куда-то перевели, а мы начали осваивать его здание. Оно было построено как принадлежащее всемогущему в 30-е годы НКВД, и построено на совесть. Толстые каменные стены, гигантские коридоры, где мог стоять в строю в ряд целый батальон, а помещение для общих сборов и вечеров с большой сценой, оркестровой ямой и залом более чем на 1000 человек, было просто одним из лучших для этих целей в городе. Мы там проводили только отчетно-выборные партийные, профсоюзные и комсомольские конференции, так что зал был занят от силы несколько дней в году, но все равно посторонние туда зайти не могли, так как оно размещалось за забором с колючей проволокой, как и все ОКБ, и под бдительной охраной.

Итак, коллектив, буквально сложенный из двух заводских серийных конструкторских бюро, без всякого опыта разработок систем управления начал первую в СССР работу по созданию автономно управляемой МБР 8К64 (Р-16). Конечно, ни к чему хорошему это в начале не привело, но потом задачу все же выполнили и не только была сдана на вооружение 8К64, но и создана вторая (кроме НИИ-885) кооперация разработчиков систем управления, которая в дальнейшем во многом опередила первую, своих, по существу, основателей. Но до этого утекло много воды, и произошло много неприятностей.

Началось с развития самого ОКБ, тем более что в составе заводских КБ зачастую не было даже структур, нужных для разработки.

КБ завода п/я 409 раньше автономными системами управления не занималось, так что новые структуры должны были возникнуть в составе бывшего КБ п/я 201. Начались переходы из радиотехнического КБ в создаваемые автономные, так как никакой разработки радиосистем даже в планах ОКБ-692 не значилось.

Первой и главной такой структурой стал теоретический комплекс, который был создан из сотрудников СКБ п/я 201. Главой его был назначен сотрудник военного НИИ-4 (главного и единственного по сути института в ракетных войсках) Дмитрий Федорович Клим. В порядке оказания помощи вновь созданному ОКБ Коноплеву разрешили перевести в новую организацию сотрудников Минобороны, так чтобы они не теряли ни должностей, ни воинских окладов, ни прочих преимуществ службы в армии. И, несмотря на это, нашлось всего три офицера, согласившихся на переезд из относительно сытой Москвы в голодный Харьков. Так называемый теорсектор СКБ п/я 201, возглавлявшийся Анатолием Ивановичем Гудименко, был преобразован в теоретический комплекс (№3). Комплексом №1 стал бывший коллектив СКБ п/я 201, №2 — п/я 409.