Любовь Калинина - Владимир Климов

«…Вчера получил известие из Москвы о том, что тетя Маня в больнице, неприятности с сердцем. Оля сдает экзамены в МАИ. Быть может, Ире лучше поучиться полгодика в Уфимском авиаинституте, а затем перевестись в Москву? От этого она мало что потеряет. Бабушку в Москву отпускать нельзя…»

Но Ружена Францевна улетела к умирающей дочери. Алеша – полон тревоги за их судьбу:

«Конечно, раз тете Мане так плохо, целесообразно было послать к ней бабушку. Весь вопрос в том, насколько у бабушки самой велик запас сил. Но как вы намерены осуществлять поддержку ее продуктами? – спрашивает он в письме маму. И тут же – наставления младшей сестре: – Ира, по-видимому, уже начала заниматься на вечернем факультете. Я понимаю, что это нелегко – учиться и работать одновременно. Чтобы не получилось из этого учения одного названия, ей нужно очень экономно относиться ко времени и по возможности жить в рамках точного распорядка дня… Как папа себя чувствует? Как твое кровяное давление?..»

В поздравлении своих родных с 25-летием Октябрьской революции сын пишет: «Я почти ее ровесник, и сейчас, как никогда ранее, осознал, насколько тесно я связан со всем тем, что она произвела на свет… Жизнь у меня сейчас относительно ровная – затишье».

Конечно, каждое письмо было снабжено штампом: «Просмотрено военной цензурой». И зная это, писавшие не могли высказать и половины того, что было у них на сердце. Только по отдельным фразам или намекам родные догадывались, как обстоят дела, чем занимается и где находится Алеша, каковы его помыслы:

«…Позавчера получил вашу посылку – большое спасибо. Все в ней оказалось нужным… Пока все по-старому… С напряженным вниманием следим за наступлением наших в районе Сталинграда и в центре. Наконец-то!.. Как учится Ира? Пусть напишет мне. Как здоровье папы? Пишите мне почаще, письма доставляют большую радость…»

Декабрь принес трагическое известие – одна из сестер Полубояриновых – Мария – умерла. Письмо в Москву, написанное Алешей, до конца своей долгой жизни будет хранить, перечитывать Ружена Францевна:

«…Если бы не война, если бы не проклятые немцы, Маня могла бы еще жить и жить, можно было бы создать ей благоприятные условия. Но эвакуация и Челябинск окончательно подточили ее силы. Вдали от вас я только теперь осознал крепость нашей семьи. После смерти деда – бабушка и ее три дочери – вот ее основа. И нам, младшему поколению полубояриновской семьи – мне, Оле, Ире и Алику – надо жить также спаянно, не терять друг друга, куда бы нас не разбросала судьба. Бабушка, утешься, внуки любят тебя и делами своими не опозорят твоей семьи. Дай бог увидеть тебе твоих правнуков… Старый год окончился тяжело для нашей семьи – мы потеряли тетю Маню. Пусть Новый 1943 год принесет нам победу!»

И на фронте, и в глубоком тылу жизнь поверялась одним – дожить, дождаться победы, приблизить ее насколько можно. Ради будущего, ради мирного неба отдавались последние силы, делалось то, что в другие времена казалось бы невозможным.

В октябре сорок второго из Москвы в уфимское ОКБ направляется парторгом ЦК Николай Дмитриевич Кузнецов, отозванный с Северо-Западного фронта, где он служил в составе дивизии ВВС. Один из трех полков дивизии летал на Яках с пушечными моторами М-105П конструктора Климова, что и определило выбор Секретариата ЦК. К тому же, помимо знания климовского мотора, Кузнецов имел ученое звание доцента, до войны защитив диссертацию в Академии Жуковского.

По прибытии в Москву майора Кузнецова принял сам Маленков, секретарь ЦК ВКП(б), курировавший вопросы авиации и авиапромышленности. Беседа началась с вопроса:

– Как вы относитесь к партийной работе?

– Считаю партийную работу самой важной из всех, которые когда-либо мне поручали.

И сам майор, и его бравый ответ понравились Маленкову. Он сообщил, что состоялось решение Секретариата ЦК о назначении Кузнецова парторгом ЦК на Уфимский моторный завод:

– В Уфу эвакуировано конструкторское бюро Климова, который работает над новой модификацией своего двигателя. Ваша задача – обеспечить все условия для скорейшего создания нового мотора, ускорить его доводку и серийный выпуск. Вы знаете климовский мотор?

– Так точно, – вытянулся майор.

– Теперь ваша задача, товарищ Кузнецов, дать фронту как можно скорее новый, более мощный «сто седьмой» мотор.

После короткой беседы с Маленковым вновь назначенного парторга ЦК вводил в курс дела заведующий отделом Григорян, пояснив, что направляется он не на завод, а непосредственно в ОКБ Климова. Положение там достаточно сложное. ОКБ лишь в конце 1941 года эвакуировалось в Уфу из Рыбинска, причем почти на пустое место. Полномочия ему даются большие, но пользоваться ими надо с умом. Хотя Климов человек авторитетный, характер у него достаточно сложный, он не терпит вмешательства в дела своего КБ. Новый мотор пока не доведен. А время не ждет.

Прием у Маленкова состоялся в два часа ночи, инструктаж Григоряна закончился уже под утро. И на рассвете, получив красную книжечку – мандат парторга ЦК, оформив проездные документы, Кузнецов поспешил на Казанский вокзал. И спустя несколько дней – ему было разрешено на сутки заехать домой в Свердловск, где жили родители и жена с дочерью, парторг ЦК прибыл на новое место.

На завод Кузнецов приехал вместе с секретарем обкома Елисеевым. Первый секретарь обкома Семен Борисович Задионченко, месяцами живший на территории завода в первые месяцы эвакуации рыбинского моторного, предупредил Баландина о новом назначенце. Его уже ждали.

Директор завода одновременно исполнял и обязанности заместителя наркома авиационной промышленности, что говорило о большом значении уфимского авиаузла. ОКБ Климова было самостоятельным и заводу не подчинялось. Но поскольку замнаркома был начальником всех главных конструкторов, то указания Баландина для ОКБ были обязательны.

Директор завода принял Кузнецова приветливо и как-то сразу перешел с ним на «ты». Пригласили прежнего парторга ЦК Кошелькова, позвонили Климову. Они подошли буквально через десять минут – ОКБ было совсем рядом. Познакомились. Кузнецов впервые увидел легендарного конструктора и рассматривал его с нескрываемым любопытством. Владимиру Яковлевичу летом исполнилось пятьдесят, но выглядел он значительно моложе своего возраста, лишь обильная седина на висках отличала его от всех присутствующих. Высокий, стройный, со строгим взглядом карих глаз, Климов держался довольно сухо. Чувствовалось, что он привык соблюдать дистанцию между собой и людьми.

Елисеев и Баландин распорядились тут же созвать партсобрание ОКБ, представить Кузнецова и рекомендовать его к избранию секретарем партбюро ОКБ. Климов во время этих разговоров не проронил ни слова, чем очень удивил Кузнецова. Парторг вспомнил инструктаж в ЦК и решил, что главный конструктор принял его «в штыки». Но как только партийные вопросы были решены, Владимир Яковлевич обратился к Кузнецову: