Валерий Ковалев - Морской ангел

Поэтому начальство в процессе материализации планового результата весьма охотно закрывало глаза на «липу» в документах, вымогало в промывочный сезон у зеков заначенное в руднике «рыжье» (в зону золотишко не носили – за это полагался расстрел) и прозревало лишь в исключительных случаях. Вроде того анекдотичного, когда проверочная комиссия вдруг обнаружила в давно закрытых нарядах оплату «разгонки дыма бушлатами», «кантовку фраеров» и «вывоз пьяных десятников на тачках за зону на расстояние сто метров».

Болезненных для себя осечек начальство «серой скотинке» не прощало. Но толковых организаторов в этой среде, знающих производство, да еще владеющих искусством «грамотной отчетности» привечало, позволяя им жить, чуть вольнее дышать и ударно вкалывать.

Всегда друживший с головой Дим все это – и организовывать, и оформлять – умел мастерски. Что убедительно доказал, когда сначала вышел в бригадиры, а потом дорос и до мастера участка.

А бригадирство его началось после разборки с бандеровцами. В «кондее», куда он попал за пререкания с охраной. Пятерым, сидящим там угрюмым «хлопцам», шестой сразу же не понравился. Независимым поведением и видом. А когда те узрели на его руках и теле флотские наколки, старший, здоровенный детина, сказал: «Ось ты и прыплыв, комуняка, зараз будэмо вбываты».

Однако «вбываты» не получилось.

Всю эту шоблу Дим отходил до поросячьего визга, чем вызвал изрядное удивление вертухаев. Очень уж неравное было соотношение сил, и впечатляли результаты. Те, как положено, доложили начальству, и оно положило глаз на умелого воспитателя. Дело в том, что «героев УПА [151]» тоже определили в шахту, но пахать в забое они не желали, предпочтя ей кондей и штрафную пайку.

В результате с Димом состоялся предметный разговор по поводу руководства новой бригадой из слегка покалеченных бандеровцев.

– Согласен, – чуть подумав, согласился он. – При условии, что «битие определяет сознание».

– Можешь, – тут же согласилось начальство. – Но план вынь, да положь. Кровь из носу.

После этого, по просьбе нового «бугра», бригаду усилили тройкой подобранных им фронтовиков, и она стала давать стране золото ударными темпами.

Дальнейшее карьерное продвижение на должность мастера участка в «воровском лагере» было невозможно без согласования с блатными авторитетами. И на состоявшемся по этому поводу толковище [152]те дали добро, поскольку удовлетворились ответом. Он состоял в том, что Дим заявил прямо: хочу, мол, и сам побыстрей «откинуться» и людей за собой вывести. Имеется такой план. В мыслях.

То, что «колымский фраер» – это «материковый вор» (то есть не ниже авторитета в обычной зоне), «Вавилов» народу быстро доказал. Сразу же, как заработала его «подсистема». Отличалась она простотой и эффективностью.

Первым делом к двум вольнонаемным бурильщикам Дим «пристегнул» двух зеков. В результате на ломовой, но хорошо оплачиваемой (вольнонаемным) работе, те получили возможность делать живые деньги. Часть суммы через того же Дима возвращалась в бригаду, на подкормку «мужикам». Ведь у зеков с их мизерной зарплаты в «фонд освобождения» вычитали буквально за все: «кормежку», «обмундирование», «охрану». Выдирали даже «за похлебку для вохровских собак» и – уж отдай не греши – в виде подписки на очередной государственный заем.

«Подкормка» работяг в колоде Дима была важным козырем. Попасть под его начало считалось большой удачей. Зеки знали: у «Вавилова» надо вкалывать. Но зато он как никто другой умеет и организовать, и условия создать.

После работы в сорокоградусный мороз ребята из «вавиловской» бригады возвращались в хорошо протопленный дневальным барак, где их всегда ждала жратва – хлеб, каша, сладкий чай. Не «Метрополь», конечно. Но и не за пустую баланду «на рекорд шли». За очередной день жизни.

Немалые «бабки» уходили горновому [153]. Для него отстегивали даже принципиально не работающие, но числящиеся в бригаде воры Мишка Лысый и Витька Колбаса. В качестве доли они тащили Диму выигранные в карты деньги, тряпки и продукты из передач. Которые счастливчики получали с воли.

Горновой для Дима был ферзем, ключевой фигурой. С его помощью бригадир перепрыгивал проклятую завышенную норму-выработку. Ублаженный мастер в момент косел и, почти не вникая, подмахивал наряды, где кроме основной значилась целая куча другой, якобы дополнительно выполненной работы: уборка, приборка, актирование шахты, вывоз грунта и тому подобное.

Деньги в «подсистеме Вавилова» были лишь средством. Самое важное заключалось в другом: в зачете рабочих дней, вычитаемых из срока, когда в зависимости от «ударного труда» день неволи шел за полтора, два или три дня отсидки.

«День за полтора» получали «придурки»: дневальные, нарядчики и прочая, кантующаяся у котлов публика. Бригадиру же нужен был предел – 141 процент выработки. За этой цифирью ежесуточно стояла 800-граммовая горбушка ржаного (очень ценная вещь для истощенных зеков). А еще приварок и небольшая дополнительная сумма денег, которая до выхода на волю аккумулировалась в «фонде освобождения». Тоже не последнее дело при выходе на волю.

Главное же, именно такой процент давал зачет одного дня «за три». И поэтому самое важное, о чем мог сказать каждый ударник «вавиловской» бригады: «Ага! Двенадцать месяцев отбарабанил – два года с меня ушло». Это была тяжелая, но единственно возможная дорога к свободе.

О нереальности других путей лагерное бытие подтверждало каждый день. Как и о том, что начальственный произвол и человеческая подлость пределов не имеют. Под этим топором ходили все, даже «передовики» Дима.

…Зимой пятьдесят второго из лагеря вдруг побежали.

Но что странно. На улице мороз – минус пятьдесят. Хороший хозяин собаку за дверь не выгонит. А тут любители смертельного моржевания объявились. И самое интересное: среди беглецов почти все свой срок фактически отсидели.

Данное обстоятельство Дима смущало больше всего. Как так? Человеку год-полгода осталось, а он вдруг на верную смерть срывается. Непостижимо. Сумасшествие какое-то. Потом понял. История с Олегом Васильевым, дружком его закадычным, глаза открыла. Да и свидетели невольные нашлись. Слышали, как один вертухай другому по пьяни болтал. В пылу откровенности.

Оказывается, слишком долго в зоне тихо было. Никаких тебе разборок, заварух и побегов. Начлаг от того нервничал, спецов из оперчасти напрягал, а те, в свою очередь, своих стукачей пришпоривали. От сексотов [154], естественно, ничего путного не поступало. Им объективно нечего было докладывать. Да и лишний раз «светиться» не резон. Братва если расколет, к такому приговорит – о легкой смерти мечтать будешь. Одного такого сучонка, к Диму под бок подсунутого, ребята быстро вычислили. Так долго не цацкались. Во время смены в шахте перебили ему ломом ноги и под закол – кусок нависшей породы засунули. Тот: «Мама, мама!». А мужики закол долбанули и всю глыбу обрушили… Поднявшись на гора, доложили: «Обвал. Несчастный случай». В руднике такое частенько бывало. Начальство, конечно, истинный подтекст раскусило. Не пальцем деланное. Виду однако не показало. Не пойман – не вор. Как в той пословице. Но зуб на «контингент» нарисовало. И отыгралось, когда случай подвернулся, с довеском.