Сергей Есин - Дневник, 2005 год [январь-сентябрь]

В основном, шли куртуазно-застольные разговоры, пили водку высшего китайского качества, похожую на "Маотай", но, кажется, дороже, и вино. Но какая еда! Я, правда в интерпретации Хуанбо, записал меню:

1. Утка, вернее лишь жареная кожица от утки, кусочки которой, предварительно смазанные соусом, кладутся на блинчик из рисовой муки вместе с долькой огурца и стебельком зеленого лука и заворачивается в пирожок!

2. Мелко наструганные, в соусе, корни какого-то растения, похожего и на редьку, и на морковку.

3. Куриное мясо с диким чесноком.

4. Говядина, нарезанная тонкими, как сыр, ломтиками.

5. На большой чугунной сковородке горячее блюдо из мелко нарубленного рубца или кишок и массы мелкого горького стручкового перца в соусе. В сковородке, чтобы она не остывала — это придает и пикантность, — мелкие раскаленные камешки.

6. Салат с капустой, редькой и травой.

7. Соевый творог, вкуса баклажанов, с петрушкой и каким-то соусом.

8. Лесные грибы в соусе с вареной курицей, которая не похожа на курицу.

9. Морковь с кожицей утиных ножек. (В русской интерпретации я от этого блюда содрогнулся!)

10. Салат из фруктов в майонезе.

11. Какое-то зеленое вареное растение, похожее на шпинат.

12. Суп с плодами лотоса и каким-то мясом, то ли куриным, то ли говяжьим.

13. Блюдо с рыбой, живущей в верхнем течении реки Янцзы; вся засыпанная зеленью, она очень вкусна.

14. Баранина, тушеная в кожуре мандарина. Мандаринка с мясом!

15. Свежая семга, нарезанная ломтиками, на блюде со льдом.

16. Уйгурская дыня, внутри которой из ее же искромсанной мякоти был приготовлен холодный шербет. Неплохо.

17. Тоненькие блинчики с медом или патокой.

18. Фрукты: резаные дольками бананы, яблоко и немножко арбуза!

Ура! Наконец-то, после всего этого мы поехали в гостиницу.

Мне кажется, так любить свою кухню может лишь нация, религия которой не обещает загробной жизни…

В девять часов вечера у меня были Вэн Чже Сянь — Нина — из издательства "Народная литература" и Лю Сянь Пин — Саша — завотдела из Союза писателей. Саша переводчик "Имитатора", а Нина — редактор. Сидели около часа, Нина была с ребенком, четырехлетней девочкой, прелестной как херувим. Обменялись подарками, Саша преподнес мне в коробочке дивную свинку из бронзы на хрустальном постаменте, где выбиты, по 12-летним периодам восточного календаря, годы рождения людей, которым это животное покровительствует. Естественно, есть и мой, 1935-й. Годам сопутствует какая-то надпись иероглифами. Саша мне перевел, это панегирик свинье: "она бескорыстна, она реалистка, смела, вдумчива, остроумна, охотно помогает другим, признает свои промахи, всегда прощает ошибки, совершенные другими, искренне относится к окружающим. На нее можно положиться, даже так: чрезмерно надежна. Ей же следует выбирать в друзья только тех, кто ее хорошо понимает".

Довольно долго сидели, разбирая текст романа, у Саши в особой тетради до девяноста "трудных мест", которые требовали уточнений. Многое из лексики он не мог найти в словарях. Поначалу, увидев длинный список его "преткновений", я опрометчиво предположил, что он отнесся к переводу поверхностно. Он знает и любит русский язык, но текст по культурным и языковым реалиям действительно неимоверно затруднен. Сейчас бы я подобным образом не написал, не смог. Саша сказал, что он только что сдал переведенную им книгу Довлатова, "Имитатор" как объект для перевода намного труднее. Роман может выйти с предисловием Левы Аннинского.

Позвонил по телефону в Москву: умер Слава Дегтев. Я так на него надеялся в литературе! Умирают ученики — как все на этом свете зыбко…

19 апреля, вторник. Утром поехали в знаменитый парк — Летний дворец императора. Пока ехали по городу, обратил внимание: окна жилых домов на первых этажах, как и в Москве, обрели решетки. Летний дворец для меня не менее интересен, чем Запретный город. Судя по всему, Бертолуччи сюда не добрался, иначе мы обязательно увидели бы многое в его знаменитой картине. Писать мне сейчас трудно, не улеглось. Здесь иной размах, нежели в Запретном городе, иная конструкция видения — простора хоть отбавляй. Это опять система павильонов и дворов, но не запрятанных, как Гугун, в прямоугольник в центре Пекина, а свободно рассыпанных по берегу огромного озера. С одной стороны все ограничивается горами, а с другой — озеро, за которым узкая, в серой дымке, полоска зелени. Все сливается, переливается. Краски переходят одна в другую. Наш Хуанбо, который, по его признанию, в этих парках был "очень много раз", никогда всей территории обойти не смог. О чем писать? Здесь все дробно, как в хорошей картинной галерее, где по стенам висят одни шедевры. Набережная, тянущаяся вдоль озера на несколько километров, каменные плиты, ряд деревьев, каждое пронумеровано. Я шел в районе, где деревья с номерами девять тысяч сто… сорок, пятьдесят, семьдесят, семьдесят один… Парапет на набережной набран из резного камня, каменные с шишкой наверху столбы, между ними каменная балюстрада, и так километр за километром. А я-то удивлялся королевскому дворцу во Франции… Параллельно набережной идет еще крытая галерея, опять километр за километром, все потолки и верхние блоки разрисованы пейзажами и сюжетами. Ничего не повторяется, все написано изысканной и неторопливой рукой. Из того, что я не представлял никогда, — огромный театральный павильон. Трехэтажная сцена — отдельная постройка, где действие могло разворачиваться, как и в жизни, на трех уровнях: на небе, на земле и в преисподней. Напротив павильона одноэтажная постройка, "партер", где императрица Циси (это ее время) могла, лежа, наслаждаться спектаклем через огромные открытые двери. В "гримировальном" павильоне стоят сейчас императорские носилки, двухколесные экипажи, которые возили евнухи, и первый в Китае нетягловый экипаж — автомобиль! Такой старый, такой невероятно интересный! Здесь можно увидеть еще многое из того, что касается императорского быта. В садах и садиках, с цветущими сейчас фиолетовым цветом, уродливыми от обрезки, но немыслимо элегантными деревьями, всюду гигантских размеров камни, работа моря и времени, которые свозятся с огромным трудом со всей поднебесной.

Самое невероятное — здесь, как и везде в Китае, масса людей, но никто никому не мешает. Это, видимо, экскурсанты со всей страны, иностранцев мало. Мы тоже так раньше ездили по всем республикам, те, кто откладывал все на завтра, теперь никогда этого не увидят: возможность удовлетворить и охоту к перемене мест, и любознательность мы потеряли, у китайцев она пока осталась. Все зависит от того, насколько они справятся с коррупцией и воровством, насколько серьезно надавит на них капитализм, не имеющий ни сострадания, ни жалости. Китайцы, вопреки мнению юбилейного нынче Андерсена, все очень разные. Разные типы, разные характеры, все удивительно самостоятельные. Очень много высоких молодых людей и прелестных девушек. Как-то я к ним начал прилепляться. Нравится мне наш гид-переводчик Хуанбо, имя которого на самом деле произносится несколько по-другому; главное его свойство — он мягок, необидчив и добр. Рука зудит написать его портрет.