Анатолий Мордвинов - Из пережитого. Воспоминания флигель-адъютанта императора Николая II. Том 1

Но повторяя, не вдумываясь, революционные фразы, принц Петр Александрович не мог быть ни заговорщиком, ни настоящим революционером из-за своей искренней любви к государю и из-за того почтения, с которым он почти невольно всегда относился к царской семье.

Нет, упрек его среды и большинства монархистов в его «социализме» и в его «революционерстве», как и удовлетворение «передовых кругов» в его переходе якобы всецело на их сторону, надо с покойного принца Петра Александровича снять, как снимают пыль на картине, мешающую видеть ее сущность.

Любить и жалеть народ и желать ему блага могут не одни только революционные партии, и только в этом, он, веря в искренность этих партий, с ними, да и то поверхностно, соприкасался. А их пути к тому благу ему были органически противны. Незадолго до своей кончины он вступил во второй брак с г-жой Серебряковой, урожденной Ратьковой-Рожновой. Это событие, как всегда бывает в таких случаях, вызвало своею неожиданностью много толков в эмигрантской среде.

О них, конечно, не стоит говорить – интимная жизнь людей не подлежит ни всеобщему любопытству, ни пересудам. Нашел ли он в этом позднем браке спасение от своей тоски и своего одиночества, я не знаю. Знаю только по рассказам лично мне герцога Георгия Николаевича Лейхтенбергского, принимавшего близкое и деятельное участие в его похоронах, что он скончался в большой бедности, на французской Ривьере. Свою небольшую ферму, приобретенную им в изгнании, он завещал своему камердинеру-денщику, остававшемуся при нем до самого конца.

В Петергофе, к дневному чаю и обеду, гатчинская свита обыкновенно собиралась вся вместе. Во фрейлинских домах нас было тогда очень немного. Кроме князя Шервашидзе и меня – мужчин, там постоянно находилась лишь фрейлина графиня Ольга Федоровна Гейден, и крайне редко наезжали фрейлины графини Мария Васильевна и Аглаида Васильевна Голенищевы-Кутузовы и Екатерина Сергеевна Озерова.

В то лето у императрицы гостила и великая княгиня Ксения Александровна со своими детьми. Ее фрейлина Софья Димитриевна Еврейнова и адъютант великого князя Александра Михайловича моряк Фогель также большею частью жили в Петергофе, в соседних с нами помещениях.

С графиней О. Ф. Гейден меня и мою семью давно связывали самые дружеские чувства. Она была изумительно добрый, простой, отзывчивый человек с небольшой, милой наивностью, вытекавшей именно из этих ее качеств. В ней не чувствовалось ничего придворного и было ко всем много доброжелательства и откровенности.

Мы ее называли «миленькой», по тому выражению, которое она неизменно употребляла в своих обращениях к другим.

К числу особенно хороших людей, с которыми меня так счастливо и подолгу сталкивала судьба, я постоянно отношу и ее. Я знаю, что она скончалась уже после революции, кажется, даже в Советской России; но как ей удалось пережить эти кошмарные дни, мне никто не мог сказать. Но я верю, что в том продолжении жизни, в котором ее духовное существо живет и сейчас, ей не в чем себя упрекнуть.

Она помогла многим, никому здесь не сделала зла и, кажется, даже невольно никого не обидела…

В начале августа императрица, по обыкновению, уехала в Данию, а Михаил Александрович, собираясь ее навестить лишь поздней осенью, переехал на время в Гатчину.

К тому времени уже состоялся приказ о его назначении, и я успел съездить два раза в Орел, чтобы подыскать дом для нашего жительства. Михаил Александрович очень хотел, чтобы это жилище находилось по возможности за городом и представляло бы собою небольшую, одинокую усадьбу. Такая идея была и мне очень по душе, но все мои поиски в этом направлении оказались неудачны.

Подходящих усадеб поблизости не было, и лишь благодаря содействию губернатора мне удалось найти на окраине города довольно поместительный барский дом с большим садом и всевозможными службами, принадлежавший помещику Хвостову, дальнему родственнику будущих министров 135. Как и большинство поместительных губернских провинциальных построек, он почти до полного сходства своею внешностью напоминал губернаторский дом в Тобольске, где была впоследствии заключена Временным правительством царская семья. В нем имелся такой же открытый балкон во втором этаже рядом с кабинетом великого князя.

В ближайшем соседстве с этим домом находился прекрасно устроенный особняк, тоже довольно комфортабельный, который мы также наняли на случай приезда к нам великой княгини Ольги Александровны, а также и для помещения нашей многочисленной прислуги.

Своего особенного двора у великого князя в тогдашнее время, да и впоследствии, не было. Он жил вместе с матерью и так же, как и она, пользовался прислугой и конюшней Большого двора. Теперь приходилось отделяться и составлять свой собственный «штат», на чем особенно настаивало Министерство двора.

Михаилу Александровичу это не очень нравилось, поэтому после моих долгих переговоров с гофмаршалом гр. Бенкендорфом и министром двора было решено, что большая часть необходимой прислуги будет откомандирована к нам в Орел по-прежнему от гофмаршальской части.

Для каждого «малого двора» было положено с давних пор иметь свой особенный цвет как для ливрей прислуги, так и для некоторых принадлежностей экипажной упряжи. Цвета эти утверждались Министерством двора. «Малых дворов» у нас в то время было много, почти все цвета были уже разобраны, и на выбор Михаилу Александровичу оставалось немного. Он остановился на синем, которым в некоторых случаях пользовалась императрица-мать.

Строго говоря, на «отдельный двор» великий князь, не будучи женатым, не имел по закону права, но его предстоящая жизнь не в столице, а в провинции позволяла это исключение.

Командир конвоя также настоял, чтобы при великом князе и в Орле постоянно находился для выездов очередной ординарец из урядников конвоя государя, чего другим великим князьям не полагалось.

Для скромного, чуждавшегося всякой помпы и стремившегося «быть как все» Михаила Александровича все эти приготовления к особому почету казались совершенно излишними. Он сначала боролся, но потом уступил. По его словам, он удовольствовался бы самой бедной офицерской квартиркой в одну-две комнатки, лишь бы она была за городом и в ней имелась бы ванна.

Но Орловская губерния издавна считалась губернией дворянской, со всеми хорошими традициями, присущими этому сословию, да и остальное городское население, как в этом мне пришлось лично убедиться, отличалось самыми горячими монархическими чувствами. Переселение единственного брата государя, бывшего ранее наследником, в Орел являлось для них беспримерным и радостным событием 136.