Валерий Могильницкий - Безымянные тюльпаны. О великих узниках Карлага (сборник)

— Я люблю тебя, жизнь!

Эдик отвечал:

— И надеюсь, что это взаимно!

Да, в последние годы жизнь повернулась к Ваве своим добрым, светлым лицом. Казалось, это Бог таким образом выплачивал ей компенсацию за тяжелые, черные времена в Карлаге.

Те, кто долго живет в Тихоновке под Карагандой, хорошо помнят высокого сухопарого старика, который любил одиноко бродить по поселку и даже выходить в степь, где собирал букеты ромашек и васильков. К обеду он возвращался в Тихоновский Дом инвалидов, где жил в небольшой комнате, обставленной кроватью, шкафом и даже письменным столом. Он называл ее своей обителью. «Этой комнаты мне достаточно для литературной работы», — объяснял старик соседям-инвалидам, которые подсказывали ему, чтобы он выпросил у начальства еще и кресло-качалку, книжные полки, телевизор и холодильник. Но ходить с протянутой рукой тот отказывался, хотя после разоблачения культа личности Сталина его как-то выделили среди контингента инвалидов, предоставив ему отдельное помещение.

И все это было сделано по указанию члена Политбюро, председателя президиума Верховного Совета СССР Анастаса Ивановича Микояна, который позвонил Кунаеву с просьбой позаботиться о постояльце дома инвалидов. А вскоре калеки были шокированы тем, что старику утвердили персональную пенсию, и спрашивали его: «За что? За что?»

И тут наш герой бойко отвечал:

— За то, что осенью 1917 года после корниловского мятежа я лично арестовал в Бердичеве генерала Деникина, скрутив ему за спину руки. Надо было сразу расстрелять мерзавца, да я пожалел…

Не буду больше томить читателя догадками — симпатичный, очень интеллигентный старик, который в 1917 году скрутил руки генералу Деникину, был не кто иной, как правнук прославленного декабриста, первый смоленский губпродкомиссар, редактор «Торговой газеты», а затем высокопоставленное должностное лицо в советских учреждениях — Михаил Петрович Якубович.

Тяжелая и чертовски сложная была у него жизнь. Еще молодым он отрекся от партии меньшевиков. А произошло это оттого, что «любимая партия» никак не поддерживала его идей и проектов. Особенно удручен был Якубович, когда меньшевики после октябрьского переворота отвергли его идею соединиться с партией большевиков, поддержать ее и помочь ей в создании нового государственного строя. Он был проклят самим Л. Мартовым, лидером меньшевизма, даже в эмиграции тот продолжал называть Якубовича «изменником партии». Зато большевики охотно поддержали Михаила Петровича, доверяя ему ответственные должности в советских аппаратах. Сам Николай Васильевич Крыленко, большевик из большевиков, член КПСС с 1901 года, нарком юстиции РСФСР, высоко отзывался о Якубовиче. Он ему говорил:

— Михаил Петрович, скажу вам прямо: я считаю вас коммунистом!

И вдруг с высокой скалы да прямо в грязный бушующий омут сталинских лагерей. Как известно, с 20-х годов по указанию Генсека в стране стали проводить открытые судебные процессы над так называемыми «врагами народа». Шума вокруг них было наделано немало, даже за рубежом пресса захлебывалась в восторге от их презентаций. Классовая борьба накаляется, может быть, в ее пучине и сгинет Сталин со всеми своими выродками — вождями пролетариата? Но гибли миллионы людей, а предводители коммунистических идей продолжали гнуть линию уничтожения народа, оставаясь целехонькими и мудрыми. В книге «Архипелаг ГУЛАГ» Солженицын подробно расскажет об этих судебных процессах: «Шахтинском деле», «Промпартии»… Дойдет он и до процесса Союзного бюро меньшевиков (1–9 марта 1931), куда волею чекистов был вовлечен наш Якубович. Повод для его ареста был: его как заместителя наркома Наркомторга СССР А.И. Микояна обвинили в том, что он перебросил товары и продукты, предназначенные для рабочих, ИТР Магнитостроя и Кузнецстроя в родненькую Москву, которая задыхалась тогда от голода и нищеты. Перебросил он их по указанию Микояна, а тот — по велению Сталина. В своих воспоминаниях Михаил Петрович напишет:

«Я колебался, но Микоян сказал: „Что? Вы не знаете, кто такой Сталин“»…

Якубович уже тогда хорошо знал, кто такой Сталин. И потому, испугавшись, нарушил разнарядку по устному распоряжению Микояна. И его буквально через несколько дней арестовали как «врага народа», продолжающего мстить передовому рабочему классу. Но затем вдруг от этих обвинений отказались (видимо, забеспокоился А.И. Микоян), зато выдвинули другие, которые сводились к одному слову: меньшевик. Прошло уже более десяти лет, как Якубович покинул ряды меньшевиков, он честно и плодотворно работал в советских учреждениях, дойдя до должности начальника управления промтоваров Наркомторга СССР. В своих многочисленных трудах по экономике социализма и социалистическому строительству Якубович крепко стоял на позициях марксизма-ленинизма. Но нет, надо было организовать по задумке Сталина процесс над меньшевиками (спохватился, почти все меньшевики к тому времени удрали за рубеж в Европу, Америку и там, сидя в ночных клубах, вспоминали свою молодость в России). И чекисты из кожи вон лезли, чтобы разыскать хотя бы с десяток меньшевиков. Но где же они? Да вот хотя бы Якубович — в 1916 году был меньшевиком, добрался как враг народа до высокой должности, где вредительство чинит. А еще? Владимир Гуславович Громан (псевдоним Гора) — член коллегии ЦСУ РСФСР, знатный статистик. Да он сдуру высказался в том духе, что Октябрьская революция дала крестьянину значительно меньше, чем Февральская революция. Его в одном из докладов покритиковал сам Сталин за такую трактовку. Что, разве Громан не меньшевик? Сделаем.

Да, маловато. Где же выход? В ГПУ придумали обязательную разнарядку: два меньшевика от ВСНХ, два от Наркомторга, два от Госбанка, один из Госплана, один из Центросоюза. А если нет там меньшевиков, то принять их в Союзное бюро прямо в тюрьме. То есть прямо в ходе следствия создать это, как его, Союзное бюро меньшевиков. И создали! Несмотря на упорство, отказы задержанных.

Якубович вначале держался, не мог понять, с какой стати ему опять быть меньшевиком. Ему долго объясняли — он не понимал. Тогда его из Бутырки перекинули в Верхнеуральский политизолятор особого режима. Там он впервые подвергался неимоверно жестоким пыткам. Спустя десятилетия он напишет из Тихоновки в Прокуратуру СССР:

«Били по голове, по половым органам, валили на пол и топтали ногами, лежащих на полу душили за горло, пока лицо не наливалось кровью… Больше всех упорствовали в сопротивлении A.M. Гинзбург и я… Мы пришли к одинаковому выводу: мы не в силах выдержать применяемого воздействия, и нам нужно умереть. Мы вскрыли себе вены. Но нам не удалось умереть… После покушения на самоубийство меня уже больше не били, но зато не давали спать… Я дал согласие на любые показания».