Эдуард Филатьев - Главная тайна горлана-главаря. Книга вторая. Вошедший сам

«Практически писания Е.Замятина об отшельниках, еретиках и бунтарях, согнутых в бараний рог большевистской диктатурой, означают ни что иное, как призыв к тому, чтобы дали Мережковскому и ему подобным писать о казни при помощи вшей, а Бунину рассказывать о супе из человеческих пальцев».

Чуть позднее Юрий Анненков высказал своё мнение о позиции, которую занял тогда Замятин:

«… вина Замятина по отношению к советскому режиму заключалась в том, что он не бил в казённый барабан, не "равнялся " очертя голову, но продолжал самостоятельно мыслить и не считал нужным это скрывать».

29 января 1921 года в петроградском Доме литераторов уже очень больной Александр Блок произнёс речь, посвящённую 84-ой годовщине смерти Пушкина. Прочитав пушкинские строки «На свете счастья нет, но есть покой и воля…», он с грустью заметил:

«Покой и воля необходимы поэту для освобождения гармонии. Но покой и волю тоже отнимают. Не внешний покой, а творческий. Не ребячью волю, не свободу либеральничать, а творческую волю – тайную свободу. И поэт умирает, потому что дышать ему уже нечем: жизнь для него потеряла смысл».

Но для коммунистов-футуристов жизнь своего смысла не теряла, и 13 января они устроили собрание своей ассоциации с участием Владимира Маяковского, Всеволода Мейерхольда, Лили и Осипа Бриков, Бориса Малкина, Давида Штеренберга и некоторых других. Всего собралось четырнадцать человек, которые решили, что мало объявить себя комфутами, надо создать комфутскую организацию, разработать её программу и устав.

Внутри большевистской партии в тот момент (с конца 1920 года до марта 1921-го, когда состоялся X съезд партии) разгорелась бурная дискуссия о профсоюзах. Вот как охарактеризовал её студент МВТУ Борис Бажанов:

«Для нас всех, рядовых членов партии, дело выглядело так, что спор идёт о методах руководства хозяйством, вернее, промышленностью. Казалось, есть точка зрения партии во главе с Троцким, считавшей, что вначале армия должна быть превращена в армию трудовую и должна восстанавливать хозяйство на началах жестокой военной дисциплины; часть партии (Шляпников и рабочая оппозиция) считала, что управление хозяйством должно быть передано профсоюзам; наконец, Ленин и его группа были и против трудовых армий, и против профсоюзного управления хозяйством, и полагала, что руководить хозяйством должны хозяйственные советские органы, покидая военные методы».

В эту дискуссию была втянута практически вся страна. По словам Бориса Малкина:

«Маяковский, внимательно за ней следивший, глубоко сочувствовал ленинской позиции. Однажды он явился к нам в Центропечать с интересным предложением:

– А что, если в «Мистерию-буфф» вставить специальное место о дискуссии, зло высмеять троцкистов и буферников?

На другой же день Маяковский попросил нас проредактировать вновь изготовленный им текст. Получилась очень острая,

политически яркая вставка, бичующая с ленинских позиций весь наглый антипартийный блок тогдашних оппозиционеров».

Борис Малкин писал свои воспоминания уже тогда, когда и троцкистов и бухаринцев можно было безбоязненно называть «наглым антипартийным блоком». А в 1921 году все они были видными партийцами. Троцкий (а вместе с ним Крестинский и целый ряд других видных большевиков) призывал к «перетряхиванию» профсоюзов, требуя поставить у их руководства тех, кто способен «закрутить гайки». У «Рабочей оппозиции», группы «Демократического централизма» и ленинской «Платформы десяти» были свои взгляды. Бухарин и Сокольников, стоявшие во главе «буферной группы», призывали всех к примирению.

Маяковский никого «зло» не «высмеивал», он просто вставил в пятое действие «Мистерии» эпизод о дискуссии (представив Троцкого в образе Красноармейца):

Через несколько лет Борис Бажанов признал, что…

«… дискуссия была надуманной. По существу это была борьба Ленина за большинство в Центральном Комитете партии – Ленин опасался в этот момент чрезмерного влияния Троцкого, старался его ослабить и несколько отдалить от власти. Вопрос о профсоюзах, довольно второстепенный, был раздут искусственно. Троцкий почувствовал деланность всей этой ленинской махинации, и почти на два года отношения между ним и Лениным сильно охладились».

Маяковский вряд ли разбирался во всех этих политических хитросплетениях. Да и в Театре РСФСР Первом репетиции спектакля «Мистерия-буфф» были уже в самом разгаре. Постановку осуществлял Всеволод Мейерхольд. О нём – Юрий Анненков:

«… после Октябрьской революции Мейерхольд переделал даже свою внешность. Элегантный представитель интеллигентной богемы превратился в «пролетария»: рабочая блуза, рабочая фуражка, надетая набекрень».

Но помогала ли Мейерхольду эта «переделка»?

В статье «Только не воспоминания…» Маяковский писал о «Мистерии»:

«В нетопленных коридорах и фойе Первого театра РСФСР шли бесконечные репетиции.

В конце всех репетиций пришла бумага – «ввиду огромных затрат и вредоносности пьесы, таковую прекратить»».

Театр тут же (30 января) организовал диспут на тему «Надо ли ставить «Мистерию-буфф»?». Маяковский выступил со вступительным словом. Знакомя собравшихся с историей постановки пьесы, он сказал:

«… я предпринял объезд районов, где читал рабочим мою пьесу. При голосовании в аудитории Рогожско – Симоновского района против пьесы подняли руки 5 человек, а за пьесу – все остальные, то есть около 640 человек рабочих и красноармейцев. Но этих товарищей недостаточно, и если сегодня мы вызвали сюда представителей всей Москвы, РКП, Рабкрина, Всерабиса и прочих организаций, если мы сегодня найдём эту пьесу заслуживающей внимания, то я льщу себя надеждой, что уже более не выступит какой-нибудь Воробейников от имени пролетариата и не будет требовать снятия пьесы с репертуара.