Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой

21 мая наступил день премьеры. Дягилев попросил Прокофьева подождать, пока он дойдёт до ложи, чтобы увидеть, как тот пройдёт к дирижёрскому пульту. Сергей Сергеевич послушался, его встретили аплодисментами. В первом ряду, чуть позади сидел Рахманинов.

Кончился балет под громкие аплодисменты. Первым вылетел кланяться Баланчивадзе. Но потом выходили все, композитор за ручку с художником Руо, артисты. Вызовов было очень много. Прокофьев не запомнил, сколько.

Артистическую заполнил парижский высший музыкальный свет. Позднее мелькнул Дягилев, поцеловал Пташку, поздравил Прокофьева и сказал: «Надо бы посидеть, но лучше в другой раз, сейчас мы все устали». Кусевицкий: «Это гениальная вещь; какие два удара – симфония и это!» На лестнице Сергей Сепгеевич встретил Рахманинова, подошёл к нему, взял под руку и спросил, как ему понравилось. Он ответил ласково: «Очень многое, особенно начало второй картины, и самый конец». Через два-три дня Прокофьеву рассказали в издательстве, что заходил Рахманинов и купил экземпляр «Блудного сына».

Затем поехали с Пташкой к Кусевицким, где наскоро собрали ужин. Кусевицкий повторял: «Это гениальная вещь».

26 мая 1929 г. Длинное письмо от Держановского [41]Заведующий репертуарной частью Большого театра Гусман хочет поставить «Стальной скок» и пригласить Прокофьева в репертуарную комиссию. Для этого надо проводить в Москве три месяца осенью и три месяца зимой. Сергей Сергеевич считает, что три месяца – это совершенно невозможно, но по месяцу кажется ему заманчивым. Главное, гарантия свободного передвижения.

31 мая.

«Мейерхольд пишет, что в России не так уж хорошо (если я поеду, то втянут в писание политической музыки)… Приехали Боровские… Вечером были с ними в кинематографе на русском фильме „Рязанские бабы“. Много приятного и родного, особенно волнующееся поле ржи. Ехать – не ехать в Россию?» [42]

16 июня.

«У Самойленок встретился с Таировым.»

26 июня.

«Был у Аренса. Паспорта готовы и продлены. Говорили о моей осенней поездке в Россию и о том, чтобы меня не задержали с обратным выездом. Аренс сказал, что советским гражданам, деятельность которых протекает за границей и едущим в СССР в отпуск, иногда сразу даётся право на обратный выезд. Из-за „Стального скока“ Прокофьева можно приравнять к таковым. Аренс ещё раз подтвердил своё желание поддержать поездку Мясковского за границу.»

В самом конце мая пришло странное, на взгляд Прокофьева, письмо от Спака, где он сообщал, что постановка «Игрока» откладывается на осень из-за болезни Полины. Прокофьев удивляется: столько труда, большой успех, прекрасная пресса… День, однако, был посвящён обсуждению дачных проблем, так как в этот раз ими озаботились довольно поздно. Сняли наконец у настоящих графов настоящий старинный замок «Ля Флешер», расположенный на вершине холма близ озера Бурже по соседству с местечком Кюлоз.

Только что, весной 2006 года, граф прислал Святославу любительские съёмки замка «Ля Флешер». Снова на ум приходят римляне со своим «Лучше один раз увидеть, чем сто раз услышать». Съёмки сделаны товарищем детских игр Святослава, сыном весьма родовитых владельцев замка. В детстве разница в пять лет (в пользу графа) казалась огромной, но теперь все сравнялись в возрасте, хозяин пригласил Святослава в замок и снял его визит. Взору представляется его серая каменная громада с зубчатыми стенами, с грозными старинными башнями среди гор, скал, кустарников, лесов, полей, лугов, рощ, – всего зелёного, что во Франции почему-то ещё зеленее и гуще. В замке необъятной величины терраса, которая называется террасой Стравинского. Граф водит Святослава по замку. В стеклянной витрине выставлены фотографиии, где все так знакомы, так молоды, дети теперь стали взрослыми, иных уж нет. Стены комнат старые и толстые, не в обхват. Лестницы, соединяющие этажи, не какие-нибудь там витые узенькие, а широкие, с высоченными ступеньками, а в зале на ковре стоит рояль! Игрывали на нём и Прокофьев, и Стравинский. Рояль расстроен, однако звучит благородно, звук красивый, поющий, он сам играет. Мебель старинная поизносилась, но определённо музейного толка. Здесь молодая Лина извела всех огромных тараканов. Теперь понятно, что в таком замке они и могли быть только огромными. Стрельчатые окна, высоченные деревянные многопудовые двери, – всё в гармонии с этими стенами, и поражающей воображение природой старой Франции.

Июль начался под флагом сборов. Каждый переезд Прокофьевых на дачу всегда сопровождался съездом с квартиры. Это означало необходимость каждый раз укладывать всё имущество, заодно подвергая его тщательной разборке. Это требовало огромного труда. Что-то оставалось в Париже, а что-то ехало на дачу.

Святослав и Олег со всем их детским имуществом, любимая няня Эльза по фамилии Бах (Прокофьевы очень любили и ценили её, а Сергей Сергеевич всем представлял её как внучку Баха, ноты, партитуры, клавиры. Прокофьев лаконично пишет: «Ввиду накопления вещей, книг и детей, количество чемоданов, ящиков и сундуков вырастает геометрически». Всё это на плечах Пташки. Сергей Сергеевич хотел, чтобы она весело и споро принялась за дело, но Лина пала духом, не скрывала своего настроения и была подавлена. Впрочем не настолько, чтобы в конце-концов не приступить к делу. Пять наиболее тяжёлых ящиков отвезли к Гаво, два такси всякого хлама – к Пташкиной учительнице пения, а десятка полтора чемоданов Астров повёз на дачу в поезде, плюс ко всему до верха утрамбовали вещами машину. [43].

Итак, 5 июля состоялся выезд: Братику на заднем сиденье Ballot была устроена постель, рядом сидела Эльза со Святославом на коленях. Остальные места были доверху заложены смками и свёртками. Прокофьев за рулём, Пташка – рядом.

В первый день сделали 250 км, так как выехали поздно, остановились ночевать в Авалоне. Сыновья оказались прекрасными путешественниками, и на другой день к вечеру все «торжественно въехали в ворота замка, куда уже прибыл Астров с вещами, потеряв кухарку, тоже датчанку, опоздавшую к поезду.»

Феодальный замок, о котором я только что писала, отвечал всем представлениям о старинных замках: каменная винтовая лестница, огромная терраса, бесчисленные комнаты, так что сначала были затруднения в их распределении, старинная мебель, кресла с графскими коронами, кровати с балдахинами и вековая пыль.

Пташка никак не приходила в хорошее настроение: кухарка, было нашедшаяся, ушла в какое-то более весёлое место, но самое страшное – огромные тараканы, расплодившиеся в угрожающем количестве. Понятно, что у Лины не было покоя, пока она не вытравила их полностью. Она не спала по ночам и, по словам Прокофьева, не умела спокойно проходить мимо всех этих мелочей (!).