Валентина Чемберджи - XX век Лины Прокофьевой

Ей предстояло много серьёзных дел, связанных с реабилитацией, с восстановлением своих прав. Бюрократические процедуры требовали времени, сил и энергии. И хотя никакие опасности уже не грозили, но всё равно это было малоприятно.

Прежде всего Лина Ивановна в сопровождении Святослава Сергеевича отправилась в прокуратуру на улице Воровского, в дом № 13, чтобы получить там справку о своей невиновности, приведённую выше. Выстояли длиннейшую очередь. Потом чиновник, к которому она обратилась за этой справкой, попросил кого-то из подчинённых разыскать дело Лины Ивановны Прокофьевой и уточнил: «Ну из тех, сфабрикованных».

«Паспорт-то ей выдали, но там была указана Потьма, а не Москва, и надо было всюду доказывать, что ты не верблюд. А со справкой о реабилитации можно было уже получать разные документы. Ей посоветовали как можно быстрее потерять лагерный паспорт, и тогда она получила московский.»

Следующей задачей было восстановление себя в правах жены Сергея Сергеевича Прокофьева.

Святослав – мне:

– Краснолицая женщина вправляла нам мозги, но видно было, что ей очень неловко, так как все права были на маминой стороне. Развода-то не было. Ну и что ж, что там сказали, что брак недействителен, потому что он не был перерегистрирован, а глупость в чём? Её же ВПУСТИЛИ в СССР как жену, им дали квартиру на Чкаловской. Разве дали бы квартиру мужчине с любовницей? Им дали как мужу и жене. И она – мать двух сыновей Прокофьева. И вдруг в 1948 году говорят: «Вы не жена.» И этот таинственный вызов в КГБ, о котором рассказывал шофёр. То ли папе пригрозили, то ли объяснили, что брак недействителен. Мира Александровна ведь нажимала, писала письма, он же честно хотел развестись, наивно обратился в суд, а ему сказали: «Не надо разводиться. Ваш брак недействителен».

Лина Ивановна подала иск, и все должны были отправиться в суд. Там женщина – прокурор в какой-то момент закричала: «Перестаньте трепать имя Прокофьева!» Тем не менее иск Лины Ивановны был удовлетворён, и в 1957 году её юридические права как жены Прокофьева были восстановлены. Она даже получила свидетельство о браке с Сергеем Сергеевичем Прокофьевым, а затем и персональную пенсию.

«Когда мама вернулась, она первое время жила с нами на даче в Поваровке, – мы там снимали дачу, – рассказывает Святослав Сергеевич. – Серёже было два года. Потом и в Москве продолжала жить с нами около двух лет».

Сергей Олегович тоже упоминает в своём рассказе, что по возвращении Авия жила в крохотной двухкомнатной квартирке, где жили ещё Святослав с Надей, и родился уже Серёжа, и даже Олег вначале там жил, но потом женился на Софье Леонидовне Фейнберг и уехал оттуда.

Олег получил однокомнатную квартиру на первом этаже в очередном (четвёртом или пятом!) доме композиторов на Проспекте Мира и уехал туда.

Самые чёрные «коммунальные» годы переживали в дальнейшем в своих двух комнатках на Чкаловской Святослав Сергеевич, Надежда Ивановна, их сын Сергей, женившийся на Ирине, и две их дочери. Надежда Ивановна рассказывает, что это был уже ад – шесть человек… В какой-то момент она не выдержала и отправилась в Большой Театр, увешанный афишами балетов и опер Прокофьева, прошла в обитый красным бархатом кабинет к какому-то чиновнику и попросила его включить семью в строящийся кооператив Большого Театра. Он выслушал её и отправил пониже, к некоей тётке (их никак нельзя больше обозначить, бесполых, злобных, с вечным перманентом, упоённых властью над артистами), и тётка сказала: «Так чего же Вы от нас-то хотите? Он же у нас не работает!». Бедная Надежда Ивановна аж задохнулась… «Как не работает?! А это всё что такое?!» – показывая на развешанные кругом афиши. Не надо думать, что тётка усовестилась или чиновник смягчился, но И. Архипова с З. Соткилавой, узнав о бедственных жилищных условиях семьи сына Прокофьева, помогли тотчас.

Лина Ивановна с самого начала была страшно недовольна, что ей мешали спать, и активно хлопотала о собственной квартире. Ей предлагали много вариантов, например, в Марьиной Роще – районе с дурной славой, – потом на Кутузовском проспекте, и она согласилась на однокомнатную квартирку, очень маленькую.

У неё был адвокат, который старался, чтобы ей возместили всё, что она потеряла.

«По акту должны были возвратить все реквизированные вещи, – говорит Святослав Сергеевич. – Пример про кольцо я уже приводил. Но они вообще называли золото жёлтым металлом, драгоценные камни просто камнями, и стоимость оказывалась совершенно другого порядка. Оценивали как галантерейные изделия. Мама с огромным огорчением получила какую-то совершенно незначительную сумму. А вещей – никаких.

Вещи поступали в магазин: некоторые его знали и там задёшево покупали очень ценные вещи. Но это, кажется, в своём кругу, для своих, для органов».

Восстановленная в правах, оставив позади счастье и несчастья, Лина Ивановна вступила в новый период своей жизни в СССР, вместе с тем решительно поставив себе цель вернуться на запад. В шестидесятые годы так называемой «Оттепели» всем стало как будто бы легче дышать. Из лагерей возвращались уцелевшие зеки, начинали понемногу (очень ограниченно) дозированно печатать лучших русских поэтов, уже можно было говорить о Пастернаке и Цветаевой, Ахматовой и Мандельштаме. Когда вышел в Библиотеке Поэта первый сборник Мандельштама, это стало событием, в реальность которого трудно было поверить. «Новый мир» Твардовского, Солженицын, «Один день Ивана Денисовича». И всё же «оттепель» шла на угрюмом фоне жизни «поруганного», как определил его Мандельштам, народа, со смещёнными ценностями, нищего и в то же время не желавшего мириться с тем, что большая часть жизни ушла на служение коммунистическим идолам, к ногам которых бросили все нравственные и этические завоевания столетий, заодно с теми ростками небывалых успехов во всех областях, которыми была отмечена история России в начале двадцатого века. И по сей день невозможно объять ни умом ни сердцем всё содеянное режимом.

Храбрая Лина Ивановна видела всё окружающее незамутнённым взором человека, сорок лет прожившего в условиях нормального общества со всеми его достоинствами и пороками, существовавшего без посягательств на ВСЁ, с бесцеремонным вторжением в святая святых жизни каждого человека. Она в самом деле прошла через огонь, воду и медные трубы. Ей было неуютно в обществе, оскорбившем её гениального мужа, её самоё, она хотела домой.

Вместе с тем жизнь в Москве складывалась своеобразная «в русском смысле» и во многом весьма притягательная для Лины Ивановны, с широтой её кругозора и интеллектуальными запросами. Лина Ивановна очень хорошо чувствовала себя в семье Олега, который в пору её приезда был уже несколько лет женат на Соне Фейнберг (я с детства знала её только под этим именем). Жили и живём в одном доме всю жизнь, мы – во втором подъезде, а Фейнберги – в четвёртом. Впоследствии уже под фамилией Прокофьева она блестяще проявила себя и как поэтесса, и как художница, и как знаменитая детская писательница Софья Прокофьева. В этом доме царила настоящая интеллигентность, помноженная на многочисленные художественные таланты отца, дяди, матери, мачехи, на стенах были развешены картины отца, а в кабинете стоял рояль, на котором, шумно дыша и уносясь в бездны вдохновения играл дядя – пианист, композитор, профессор Московской консерватории. В атмосферу этой семьи, раз и навсегда установившуюся здесь, не смущаемую никакими ураганами, налетавшими извне, попал Олег Сергеевич Прокофьев, тоже, как мы знаем, не обделённый дарованиями. В январе 1954 года родился Серёжа – несмотря на разницу в возрасте, один из самых дорогих мне друзей, теперь Сергей Олегович, – маститый профессор, знаменитый антропософ.