Адриен Бургонь - Мемуары наполеоновского гренадера

Не прошло и получаса, когда меня разбудили сильные боли в животе. Мне было очень плохо, я был уверен, что еврей отравил меня. Я думал, что умираю, я настолько ослаб, что не мог добраться до бутылки водки, лежавшей в ранце. Я попросил одного из баварцев подать мне её. Выпив, я почувствовал себя лучше, снова лёг на диван и задремал. Я не знаю, долго ли я спал, но, проснувшись, обнаружил, что мой хлеб исчез. Остался только маленький кусочек, который я спрятал в свой ранец вместе с бутылкой водки и повесил рядом с собой. Раввинская шапка тоже исчезла, несомненно, её украли баварцы. Однако не это огорчало меня больше всего. Кроме колик в животе и других болячек, я снова отморозил правую ногу – открылась старая рана. Первая фаланга среднего пальца правой руки еле держалась на своём месте, а от страшного холода прошлой ночи правая ступня так распухла, что я не мог обуться. Я смазал ногу мазью подаренной мне поляками, перебинтовал старыми тряпками, а сверху обвернул куском овчины, закрепив её верёвкой. Так же пришлось поступить и с правой рукой.

Я уже собрался идти, но еврей остановил меня и сказал, что он может продать мне немного риса. Я согласился, подумав, что от риса мне станет лучше. Кроме того, я попросил достать мне какой-нибудь горшок для готовки, и он принёс мне небольшой медный котелок. Я привязал котелок и ботинок к ранцу, отдал еврею десять франков и ушёл.

Вдруг я услышал отчаянные крики, и увидел женщину, плачущую над лежавшим у входной двери покойником. Она остановила меня и попросила помочь ей вернуть то, что у неё отняли.

– Я жила в этом доме, – сказала она, – с этими негодяями евреями. Мой муж тяжело болел. Ночью они забрали у нас все самое ценное, что у нас было, а сегодня утром я вышла позвать кого-нибудь на помощь. Убедившись, что поиски бесполезны, я вернулась, чтобы покормить моего бедного мужа. Но представьте себе мой ужас, когда я увидела его лежащего мёртвым у двери! Злодеи воспользовались моим отсутствием и убили его. Oh, monsieur, не оставляйте меня! Пойдёмте со мной!

Я ответил, что ничем не могу помочь, а для неё было бы лучше всего присоединиться к покидающим город. Она сделала жест рукой, желая сказать, что она не может так поступить. Вдруг послышались звуки ружейной стрельбы, мне пришлось оставить эту несчастную женщину и двигаться в направлении Ковно. Я попал в десятитысячную толпу мужчин, женщин и детей. Все страшно спешили, и каждый, стремясь быть первым, бил и отталкивал своего собрата по несчастью.

Случаю было угодно, чтобы я познакомился с капитаном Молодой Гвардии и моим земляком. [79]С ним был лейтенант – его денщик, и усталая лошадь. И полк, и рота этого капитана прекратили своё существование. Я поведал ему о своих несчастьях, а он дал мне немного чая и кусок сахара. Тотчас же после этого мощный поток множества людей разлучил нас.

Во главе группы солдат, которые, похоже, входили в состав гарнизона – я не смог определить точно – барабанщик бил отступление. Через полчаса мы дошли до выхода из предместья, дальше идти стало легче. Выйдя из города, я шёл и никак не мог освободиться от мыслей о нашей армии. Пять месяцев назад мы вошли в столицу Литвы радостные и гордые собой. Теперь же мы покидаем город разбитые и несчастные.

Едва мы преодолели четверть лье, как вдруг показались казаки. Они были справа – на холмах, и слева – на равнине. Но атаковать они не стали – мы находились слишком далеко. Чуть позже я наткнулся на труп лошади артиллерийского офицера с овчинным чепраком на спине. Именно эта вещь мне была сейчас крайне необходима, чтобы защитить мои бедные уши, поскольку я не мог идти дальше без риска потерять их. В наборе хирурга имелись ножницы. Я попытался отрезать кусок чепрака и сделать нечто вроде наушников, но моя правая рука замёрзла, а левая онемела. Я сильно расстроился и был в отчаянии, а тут ко мне подошёл один из солдат вильненского гарнизона. Он оказался сильнее, чем я – ему удалось отрезать чепрачный ремень. Он отдал мне половину. Поскольку ничего лучшего у меня не было, я обвернул им голову и продолжал свой путь.

Потом я услышал грохот пушек и ружейную стрельбу – это арьергард Нея сдерживал атаки русских. Те, кто не мог сражаться, кинулись бежать. Я тоже, но мои отмороженные ноги в разбитых сапогах не слушались меня. Вдобавок, вернулись боли в животе, и я остановился. Позади себя я услышал непонятный шум и упал – меня сбили с ног несколько убегавших солдат Рейнской Конфедерации. Я упал в полный рост, и тут же несколько других пробежали прямо по моему телу. Я с трудом встал, боль была адская, но я уже настолько привык к страданиям, что не обращал на это никакого внимания. Арьергард близко – если он пройдёт, я пропал, но маршал приказал стоять и сражаться, чтобы дать людям время оставить город. В распоряжении маршала было только триста человек.

Передо мной шёл человек, из моего полка – я узнал это по его плащу. Он шёл, сгибаясь под тяжестью груза на плечах, и ранца, похоже, битком набитого и очень тяжёлого. Собрав все силы, я догнал его и увидел, что грузом была собака, а человек этот – старый сержант по имени Добантон. [80]Собака, которую он нёс, была наша полковая собака, хотя я не сразу её узнал. Я удивился, увидев его несущим собаку, ведь ему и самому нелегко и, не дав ему времени на ответ, я спросил его, съест ли он собаку. Если да, то я предпочту лошадь.

– Нет, – отвечал он, – я скорее съем казака. А вы что, не узнали Мутона? У него отморожены лапы, он не может идти.

– Теперь узнал, – сказал я, – но, что вы будете делать с ним?

Я погладил Мутона правой перевязанной рукой. Он поднял голову и, похоже, тоже узнал меня. Добантон рассказал мне, что часов в семь утра, если не раньше, русские захватили первые дома в том пригороде, где мы жили. Гвардия ушла в шесть часов, и он уверен, что более двенадцати тысяч человек, офицеров и солдат, которые были не в состоянии идти, попали в руки противника. А сам он избежал этой участи из-за преданности своей собаки. Он прекрасно понимал, что рано или поздно её придётся бросить на засыпанной снегом дороге. Вечером того дня, когда мы прибыли в Вильно – когда ударил мороз двадцать восемь градусов – бедный пёс отморозил лапы, а сегодня утром, видя, что он не сможет идти, Добантон решил оставить его. Но бедняга Мутон почувствовал, наверно, что его хотят бросить, и заскулил так жалобно, что, в конце концов, он решил позволить собаке идти за собой. Но пройдя лишь несколько шагов, сержант увидел свою несчастную собаку уткнувшуюся носом в снег. Поэтому он положил его на плечи поверх ранца и в таком виде вернулся к маршалу Нею.