Геннадий Шутц - Воспоминания

В один из таких налетов был ранен комсорг полка, и политотдел назначил меня исполняющим обязанности. Как только выпадало свободное время, я ездил по батареям, рассказывал о положении на фронте, о действиях союзников. Люди-то в основном безграмотные были: на всю батарею у нас было всего двое со средним образованием, а остальные — либо после семилетки, либо вообще с четырьмя классами. Конечно, с ними надо было беседовать. Ведь немцы тоже свою пропаганду вели — разбрасывали листовки. Некоторые из них я хорошо запомнил. Первая — такая двухстраничная листовка формата А4 на мелованной бумаге. На форзаце вырезан круг, так что виден Советский герб, расположенный на третьей странице. Когда открываешь, то под гербом написано:

Слева молот, справа серп

— это наш советский герб.

Хочешь, жни, а хочешь, куй,

все равно получишь…

— и три точки. Низость, конечно. Немцы, видимо, были осведомлены, что у нас проблемы с бумагой, и нам даже самокрутку свернуть не из чего. Так вот вторая листовка была специально отпечатана на папиросной бумаге в расчете на то, что солдаты ее используют на самокрутки, а заодно и прочтут. На ней было написано: "Войны хотят только Тимошенко да жиды-герои. Вы отступаете только потому, что Сталин уничтожил 130 тысяч лучших командиров и политработников…". Или показывают листовку, рассказывающую о том, как живется сдавшимся в плен таким-то Иванову, Петрову, Сидорову. Сидят, на гармошке играют, улыбаются. Приходилось объяснять, что это все вранье.

Когда началось наступление под Сталинградом, мы дошли до станиц Кантимеровка и Бутурлиновка. В наступлении нам тоже не сладко пришлось: наши пушки тягали "Виллисы", вполне справлявшиеся с работой на ровной местности. На спусках же пушка с нагруженными на нее снарядными ящиками норовила спихнуть машину с дороги. Это только в 1944 году у нас появились Додж 3/4, а потом двухостные Шевроле и за которые обычно цепляли 2 орудия. А тогда только "Виллисы" и выручали.

После окончания Сталинградской битвы меня направили на артиллерийские курсы в Иркутск, после окончания которых, осенью 1943 года, я попал в Ленинград. Привез нас маленький дореволюционный паровозик "овечка", пролетевший на полной скорости через пробитый в 43 м коридор между Волховым и Ленинградом. С пересыльного пункта меня направили в 32ю дивизию, где я принял взвод (2 орудия). В это время произошло укрупнение артиллерийских частей. Наша 32я зенитно-артиллерийская дивизия РГК состояла из четырех полков: 3 полка МЗА (1387й, 1393й и наш 1413й) и один 1377й полк СЗА, вооруженный Реорганизация коснулась и батарей: они стали шестиорудийными. Орудия на позиции теперь располагались шестигранником, с расстоянием между ними 150–200 метров, это по уставу, но в боевой ситуации иногда использовали и другие построения, например в линию при охране колонн.

В январе месяце мы ударили. Освободили Гатчину и дошли почти до Пскова. Во время наступления полк прикрывал 46ю Лужскую стрелковую дивизию. Уже под Псковом меня назначили командиром батареи. День назначения мне очень запомнился. Это было начало февраля. Я только прибыл в четвертую батарею, которой мне было поручено командовать, и пошел знакомиться с личным составом. К этому времени батарея со вспомогательными службами состояла из 84х человек, к тому же командиры взводов все были лейтенанты, а я был младший лейтенант. В общем, встретили меня с недоверием. И тут налет: 30–35 Yu-87. На меня все смотрят, как я командовать буду. Ты спрашиваешь, можно ли было не открывать огонь? Можно, только у зенитчиков это расценивалось как трусость. У нас был закон: пока идет налет, никому, от подносчиков до командира батареи, даже пригнуться нельзя. Надо выполнять свои обязанности. Тут главное — чтобы нервы не подвели. Ведь были у нас и такие, кто под платформу орудия голову от страха засовывал. Вот это боевое крещение прошло удачно. Сбить мы тогда никого не сбили, но самолеты рассеяли, на второй заход они не пошли, и переправу мы сохранили — это заслуга. Да, и не погиб никто.

Вообще же, с начала 1944го по май 1945го моя батарея сбила 13 самолетов, и мы были на одном из первых мест в дивизии по результативности. Вроде не много, да? Но ведь наша задача какая — не дать противнику отбомбиться прицельно по охраняемому объекту. Конечно, сбить самолет здорово, но не это главное. Главное — чтобы не пострадали от налета прикрываемые пехота, танки или переправа. Вот под Сталинградом полк за два месяца насбивал порядка 100 самолетов. Но это были транспортные Ю-52, которые снабжали окруженную 6ю армию, их легко было сбить. Вот Ю-87 сбить — это очень сложно. Он был самым коварным и опасным пикировщиком у немцев. Хотя и не очень скоростной, но бомбометание производил очень точно, поэтому стреляли по нему в момент, когда он делал горку перед пикированием. Летчику же страшно — он же видит, что по нему стреляют. Бомбу он все равно сбросит, но заставить его ошибиться, сбросить чуть раньше или позже — это наша задача. Ну, а уж если видели, что сбили самолет, то тут же отправляли к месту падения на "Виллисе" техника по орудиям, чтобы он снял заводскую табличку как вещественное доказательство. Еще хорошо было бы получить подтверждение сбития от охраняемого подразделения. Конечно, бывало так, что самолет падал уже на территории противника, тогда его засчитывали только при наличии такого подтверждения. Так вот за первые пять сбитых самолетов я получил орден за вторые пять — второй степени. Так же я награжден медалями", "За взятие Берлина" и "За Победу над Германией".

Из-под Пскова нас перебросили под Выборг. Опять прорвали оборону и 100 километров прошли без сучка, без задоринки, думали, что так и дальше будет, но нет. Перед Выборгом наткнулись на сильное сопротивление и встали; а вся армия по инерции продолжала идти, и на Приморском шоссе получилось скопление людей и техники. Я рассредоточил батарею повзводно вдоль колонны на протяжении почти двух километров. Немцы не заставили себя ждать. Во время налета их авиации осколками бомбы ранило практически всю прислугу одного из орудий. Тогда командир орудия Ерменеев, будучи сам ранен, сел за наводчика и с еще одним парнем сбил 3 кобрирующих (выходящих из пикирования) самолета, а остальных рассеял, за что получил звание Это официально. Ну, а неофициально, ранение, конечно, было, но легкое, троих-то он не сбил — их ему записали. Ведь и другие вели огонь, да и упали самолеты за линией фронта. Тем не менее, это был подвиг — он не дал им бомбить колонну, а то ведь месиво было бы. Мы его представили к награде, но не к Герою, поскольку на Героя надо было писать отдельное представление. В 1944ом году было принято решение отмечать день артиллериста в годовщину начала контрнаступления под Сталинградом, 19го ноября. Видимо, было распоряжение Сталина представить от каждого вида артиллерийских частей одного или несколько человек к званию Героя Советского Союза. Меня осенью вызвали в штаб полка и попросили написать представление Ерменеева. Вот так у меня в батарее появился Герой.