Франко Дзеффирелли - Автобиография

— Как зовут твоего пса? — спросил солдат на плохом итальянском. Я на секунду запнулся и с невинной улыбкой ответил:

— Муссолини.

Немец расхохотался и закричал приятелям на другом берегу:

— Муссолини! Ха-ха-ха!

Перейдя мост, я двинулся проселками, которые хорошо были мне знакомы. Наконец запах родного дома! Вечером я уже был в Луколене, куда перебрались мой отец и сестра Фанни с сыном. Какая это была радостная встреча! Мы не могли наговориться, рассказывая о том, что произошло за месяцы разлуки.

Спустя неделю мне пришлось вернуться во Флоренцию. Приятель из Комитета национального освобождения, во главе которого стоял граф Медичи Торнаквинчи, передал мне приказ связаться с партизанами в городе и проникнуть в новое подразделение Compagnia della Morte — «полка смерти». Правительство «Республики Сало» [15] «Социальная республика» («Республика Сало», по названию города, где она провозглашена) во главе с Муссолини была образована на территории, оккупированной немцами. обратилось ко всем юношам с призывом вступать в армию, чтобы остановить союзные войска. Говорили, что немцы вот-вот пустят в ход новое секретное оружие — страшное, ни на что известное не похожее. Нацистская пропаганда твердила о нем без передыха: речь шла о водородной бомбе. Фронт в районе Монте-Кассино был прорван, немцы отступили, союзники вошли в Рим. Итальянские фашисты отчаянно цеплялись за напрасную надежду, что немецкое оружие сможет в последнюю минуту их спасти.

Утром 5 июня я поймал груженную овощами колымагу и на ней поехал в город. Забравшись в кузов, я стал обсуждать положение дел с попутчиками, которых водитель подбирал на дороге. Мы, не таясь, беседовали о последних событиях. Грузовичок ненадолго остановился в Страда, хорошенькой деревушке района Кьянти, где к нам подсел странный тип с горбом. А мы в возбуждении продолжали говорить об освобождении Рима, которое произошло накануне. Горбун за всю дорогу не проронил ни слова.

На следующее утро я направился в фашистский штаб, располагавшийся в старинном палаццо в центре города. Я болтал с другими ожидающими, когда кто-то меня окликнул, и увидел перед собой горбуна. Он напомнил мне, что мы накануне проделали вместе путь из Страда во Флоренцию. Я не отрицал. У меня был приказ всячески избегать любых столкновений и скорее признаваться, чем пытаться бежать.

— Ну, ехали вместе. А что?

— Тебя послушать, так ты на стороне англичан и американцев, — заметил он. — Причем это еще мягко сказано!

— Что ты такое говоришь? — беспокойно ответил я. — Неужели я бы пришел сюда, если бы не был фашистом?

Но он запомнил все, что я говорил в грузовике, в точности повторил мои слова и пошел позвать часового. Я сначала думал бежать, но шансов у меня не было. Да и потом, такая попытка только подтвердила бы его подозрения. Меня отвели в командование штаба. Там паковали вещи перед отъездом. Они хотели заполучить последних призывников и убежать на север. Вид у них был жалкий — небритые, еле стоящие на ногах. После долгого ожидания в кабинет вошел молодой чернорубашечник лет на пять постарше меня с холодными глазами стального цвета. Он быстро и очень жестко начал меня допрашивать.

— А до сих пор ты что делал? Почему не явился по повестке год назад? Знаешь, что за это полагается смертная казнь?

Я сказал, что у меня был нервный срыв.

— Я скрывался в деревне, но теперь мне лучше, и я хочу помочь родине, — заявил я, призвав на помощь все свои актерские способности.

Тут еще один фашист, тоже небритый, подошел ко мне и влепил звонкую пощечину.

— Хватит ломать комедию, тварь! — заорал он на меня. — Мы тебя живо приведем в порядок!

Я снова сделал попытку отвертеться:

— Все так непонятно. Только теперь мы увидели, на что они способны, эти гады… После Монте-Кассино…

Я надеялся убедить их в своей невиновности, напомнив о трагическом уничтожении знаменитого аббатства, которое мы когда-то посетили вместе с Кармело. Но тут пришел горбун, пересказал им слово в слово все, о чем я болтал в грузовике, и заявил, что готов привести свидетелей в подтверждение этого.

Фашисты ответили, что в этом нет необходимости: они и так поняли, что я лгу. Один из них приказал мне спустить штаны, нацелился, и я ощутил прикосновение холодного ствола к гениталиям.

— Ты шпион, а значит, сейчас мы тебя отправим на виллу Тристе! Ты знаешь, что это?

Я знал это отлично. На вилле Тристе по виа Болоньезе к северу от Флоренции располагался штаб итальянских СС. Оттуда никому еще не удалось вернуться живым.

Тут появился еще один фашист с бумагой и пером.

— Как твое имя?

Я сказал.

— А как зовут твоего отца?

— Отторино Корси.

Фашист со стальными глазами подошел ко мне и попросил повторить имя отца. Я повторил и заметил, как он сразу встревожился. Приказал не спускать с меня глаз и сказал, что ненадолго выйдет. Меня заперли в какой-то комнатенке. Я совсем не представлял, что будет дальше, но мне становилось страшно. Прошло часа два, ужасно долгих. Наконец дверь открылась, это вернулся начальник — к моему немалому изумлению, вместе с моим отцом.

— Да, это он, — подтвердил отец. — Он у нас малость не в себе. Часто не соображает, что делает и что несет. Доктор тоже очень волнуется.

— Мы собираемся отправить его для допроса на виллу Тристе, — настойчиво сказал начальник. — Надо выяснить, не от партизан ли он и кто его сообщники.

Отец горько рассмеялся, услыхав предположение, что я могу быть партизанским шпионом. Для таких дел я слишком глуп. Фашист поглядывал то на меня, то на него в полном недоумении. Отец подошел ко мне и со слезами на глазах стал меня трясти, приговаривая, что я его несчастье, что я сведу его в гроб. Наконец фашист принял решение: на виллу Тристе, за неминуемой смертью, меня посылать не будут. Вместо этого меня отправят в организацию Todt — группу принудительного труда, находящуюся в ведении вермахта. Велика была вероятность, что я окажусь в Германии и никогда не вернусь домой, а отец теперь сможет спокойно доживать оставшиеся годы.

Мой отец крепко обнял его, поцеловал в щеку и многократно поблагодарил.

— Я это делаю только ради тебя, — важно сказал фашист. Потом обернулся ко мне и сказал ледяным тоном: — Ты позор для рода человеческого. Надеюсь, больше никогда тебя не увижу. А если увижу, задушу собственными руками.

— Спасибо, спасибо, — машинально повторял отец. — Если что-нибудь будет нужно, все что угодно, только дай знать. — И еще раз расцеловал его в обе щеки.

Домой мы вернулись вместе. Отец был совершенно без сил. Он прошел в кабинет и рухнул в кресло.

— Стар я стал, не поспеваю за вами, — пробормотал он.

Он стал складывать бумаги, и все повторял: «Стар я…»