Франко Дзеффирелли - Автобиография

— Настало время… — начала она, но голос пропал, трубку взял сын и сказал, что ей очень плохо и говорить Анна не в состоянии.

Прервав репетиции, я полетел в Рим на похороны. Она и мертвой выглядела такой, какой я знал ее при жизни, — непобежденная женщина, дерзкий символ Рима.

Я вспомнил, как мы виделись в последний раз несколько месяцев назад. Она позвонила и сказала, что хочет меня повидать и поужинать вдвоем, чтобы никто не мешал спокойно говорить. Но в тот же день, чуть позже, раздался еще один звонок. Мария Каллас, которая тогда впервые выступала как постановщик «Сицилийской вечерни» в туринском Королевском театре, просила совета. Это был ее первый опыт, и она не знала, с какого боку подойти к постановке.

— Понимаешь? — говорила Мария, вздыхая. — Я всегда пела на авансцене. А что вы, режиссеры, придумывали у меня за спиной, мне и видно не было. Теперь мне предстоит это выяснить, и я не стесняюсь просить помощи.

Я предложил ей вместе поужинать и, только повесив трубку, вспомнил об Анне. Предстоял чудовищный вечерок: один посреди двух див, и ни одна не подозревала о приходе другой. Я помолился всем святым и приготовился к худшему. Первой появилась Анна, в отвратительном настроении, но воспряла духом, увидев, что больше никого нет. Мне пришлось сразу сказать, что вот-вот придет Мария, и она напустилась на меня:

— Ах ты такой-сякой, тебе нельзя доверять, — кричала она. — Тебе надо было привести именно эту выдохшуюся гречанку?

Меня так и подмывало сказать ей, что сердиться впору Марии, потому что ей придется сидеть за одним столом с «этой итальянской старой сукой». Но я промолчал, надеясь на лучшее.

Мария, услышав, что за ужином будет Анна, очень обрадовалась.

— С удовольствием с ней повидаюсь, — воскликнула она.

При встрече она обняла ее с теплой улыбкой:

— Я видела все ваши фильмы. Глядя на вас, можно только учиться и учиться.

Для Анны смиренный и восторженный тон Марии был полной неожиданностью.

— Спасибо, спасибо… Это вы великая актриса, а я так, стараюсь как могу.

Так начался бальный танец, пантомима двух тигриц, кто из них скромнее и смиреннее. Все шло как нельзя лучше, но мы еще не перешли к столу. Кто из них должен сидеть от меня справа? Вот вопрос! Я дождался, что Анна вышла попудрить нос, и сказал Марии:

— Знаешь, Анна намного старше тебя. Мне придется посадить справа ее.

— Конечно, ее, — твердо ответила Мария.

Весь вечер они проболтали друг с другом. Всякий раз, как я делал попытку вступить в разговор, они махали рукой в мою сторону, мол, помолчи. В конце концов я развеселился и в полном молчании слушал их беседу, от изумления разинув рот. Просто волшебство какое-то: никогда еще две женщины не ладили так между собой.

Уехали они вместе и были дружны до конца дней, которые для обеих оказались слишком короткими.

Лондонская постановка «Субботы, воскресенья, понедельника» имела такой успех, что по окончании сезона в «Олд-Вике» Лью Грейд увез ее в один из своих театров в Вест-Энде. Лью был продюсером фильма о жизни Иисуса Христа. Идея картины родилась на итальянском телевидении, и оно обратилось к Грейду как главе ITV с предложением совместного производства. Ранее итальянские продюсеры предполагали отдать постановку фильма Ингмару Бергману и выплатили ему солидный аванс. Непонятно по какой причине, Бергман решил положить в основу фильма весьма спорную книгу Казандзакиса «Последнее искушение», в которой Иисус и Мария Магдалина разве что не любовники; это привело в большое недоумение даже самых ярых поклонников Бергмана на итальянском телевидении.

Лью обладал потрясающим чутьем на успех. Он добился аудиенции у Папы Павла VI и получил imprimatur [90] Imprimatur — официальная формула разрешения на издание книги, которое выдавала католическая церковь. на весь проект, после чего взял производство фильма на себя. При этом Грейд стал всячески настаивать, чтобы создание фильма было отдано мне. Мы испытывали друг к другу глубокое уважение после успеха комедии Эдуардо и ковент-гарденской «Тоски» с Каллас, по которой за несколько лет до этого сняли фильм (увы, не до конца), хотя меня в поведении Грейда поражали две противоположные черты. С одной стороны, он был откровенен до грубости: «Не ты, так кто-нибудь другой», с другой — относился к проекту с трогательным воодушевлением. Он меня и убедил — еврей, с такой страстью призывающий вспомнить о традиционных христианских ценностях в наше время нравственного упадка!

Поскольку фильм был рассчитан не менее чем на шесть часов, нам предстояло рассказывать о жизни Христа не спеша и не на голливудский манер, хотя Голливуд тоже принимал участие в проекте. После встречи с Лью Грейдом я стал размышлять, как осуществить такой грандиозный проект.

Я часто задумывался о своем призвании к воссозданию священного в кинематографе, над тем, чего мне стоил фильм «Брат Солнце, сестра Луна» и сколько радости он доставил. Очень сильное впечатление на меня произвело крушение в последнее время стольких проектов. Мне стало очевидно, что любое препятствие, которое станет между мной и этим фильмом об Иисусе, по той или иной причине обречено.

Незадолго до Рождества 1973 года я дал согласие на подписание контракта с двумя условиями: первое — право привлекать в качестве консультантов лучших христианских и еврейских богословов; второе — если я не найду подходящего актера на роль Иисуса, контракт будет аннулирован.

Возможно, это было самым значительным решением в моей жизни. Фильм «Иисус из Назарета» полностью завладел мной на два года, если не больше.

Лью поражал меня своей преданностью проекту о жизни Христа, который, как я однажды позволил себе сказать, вовсе не может быть хлебом насущным для еврея.

— Неправда! — с живостью ответил он. — Иисус и ваш, и наш, его история — это и наша история. Его создали мы! — И добавил весело: — Иисус — наш!

Я вспомнил, какое впечатление несколько лет назад на меня произвела энциклика Павла VI «Nostra aetatis» [91] «Nostra aetatis» — Декларация об отношении церкви к нехристианским религиям; из документов Второго Ватиканского собора 1965 г. , где он с огромным мужеством, ясно и недвусмысленно, от имени христианского мира просил прощения у евреев за все вековые притеснения и гонения со стороны церкви и назвал их «старшими братьями». Этот документ сильнее всего поддерживал меня во время работы над фильмом.

Мы начали поиск мест для натурных съемок. Я пересмотрел все, что мог, в исламских странах и добрался до моста Алленби на Иордане, на границе с Израилем. Увидев развевающиеся на солнце флаги Израиля со звездой Давида, я почувствовал глубокое волнение. Мне захотелось опуститься на колени, пасть ниц перед этой землей и ее великим народом.