Вадим Арбенин - Предсмертные слова

И герцог Йоркский ДЖОРДЖ КЛАРЕНС,родной брат английского короля Эдуарда Четвёртого, вознамерившийся сам стать королём и приговорённый за это парламентом к смертной казни, тоже захотел перед смертью выпить. «Велите подать мне вина, — потребовал он у палача. — Только сладкого, моего любимого». — «Да сколько угодно, ваша светлость, — ответил тот. — Нет ничего проще, да ещё за 50 тысяч экю. Последнее желание королевского брата для меня закон». И окунул бедного Кларенса головой в десятивёдерную бочку со сладким мальвуазийским вином, почему-то оказавшуюся в подвалах Тауэра. «И тогда, не в силах дышать, тот испустил дух». По другой легенде, однако, Кларенс просто сам пожелал, чтобы его утопили в бочке с вином. Он, видите ли, хотел себе самой сладкой смерти.

Во время Тридцатилетней войны предводитель императорской армии и католической лиги Иоганн Тилли захватил баварский город Ротенбург и приговорил всех членов магистрата, протестантов, к смертной казни. Но потом, распотешившись таубергским вином и сменив гнев на милость, предложил кому-либо из сенаторов выпить одним махом огромную кружку этого вина, в которую входило тринадцать обычных пивных кружек. «Я не только помилую всех вас, но и пощажу город от разграбления», — пообещал он. Вызвался старик НУШ,бывший бургомистр и бывший содержатель трактира «Золотой кабан». Со словами «Приятнее захлебнуться вином, чем быть повешенным», он пригубил кружку и сделал «чудовищный глоток». Возвращая пустую посудину графу Тилли, он едва слышно пробормотал: «Сдержи своё слово, граф. Второго города я уже не спасу». И упал без чувств на пол.

А российский император АЛЕКСАНДР ТРЕТИЙ МИРОТВОРЕЦвозжелал перед смертью пенистого ржаного кваса. Вышел он сам по себе из Ливадийского дворца под Ялтой в парк и возле местного ларька запросто выпил кружку такового. Узнав об этом, вызванный из Москвы доктор Григорий Захарьин вышел из себя и спросил в довольно резкой форме: «Кто вам разрешил квас, Ваше Величество, с вашими-то почками?» Обычно простой в обращении «крестьянский царь» ответил ему тоже резко, но не без юмора: «Я вам удивляюсь, профессор. Не волнуйтесь, квас выпит с Высочайшего разрешения». А потом сказал лакею: «Ты слышал, что сказал доктор? А я, русский император, приказываю тебе: „Налей мне стакан квасу!“» Тем же вечером он шёпотом попросил у дочери Ольги: «Дорогая, я знаю, там, в соседней комнате, есть мороженое. Принеси его сюда, но смотри, чтобы никто не увидел». Александр съел тарелку мороженого и в изнеможении откинулся на подушки. Днём ранее он попрощался со своей армией. На плацу у нового дворца была выстроена рота 16-го стрелкового Его Величества полка. «Здорово, стрелки!» — прозвучал громкий и низкий голос императора всея Руси. «Здравия желаем, Ваше Величество!» — последовал дружный ответ солдат. Александр медленным шагом обошёл фронт. «Спасибо, стрелки!.. Славно!..» Это был его последний привет армейским частям. Следующими были сын, наследник Николай, с невестой. «Ники, Алиса, даю вам моё благословение. Люби свою жену, Ники, как я любил твою мать. Держи честь и помни, кто ты. Служи Богу, России и своему народу и… будь твёрд… России боятся из-за её огромности… У нас нет союзников… Избегай войны… Теперь уходите… я очень устал…» Умирающего от нефрита Александра пыталась приободрить императрица Мария Фёдоровна, сидевшая рядом с ним и согревавшая своим дыханием его коченевшие руки. Находясь в ясном сознании, царь устремил на неё полный мольбы взгляд и пробормотал: «Чувствую свой конец». Она пыталась ободрить мужа. «Нет, — твёрдо ответил он. — Это тянется слишком долго. Чувствую, что смерть близка, чувствую свой конец. Будь покойна. Я совершенно покоен. Я готов к смерти». Александр обнял жену рукой и поцеловал её. Веки его смежились. Он положил голову на плечо Марии Фёдоровны, словно бы собираясь заснуть. «И несколько времени перед смертью произнёс: „Я не боюсь умереть“». Она не сразу поняла, что он перестал дышать. Был четверг, 20 октября 1894 года, 2 часа 15 минут пополудни. Любимый попугай царя прокричал: «Кончено… Кончено…» Императорский штандарт был приспущен на шпиле дворца. Стоявший на рейде крейсер «Память Азова» произвёл траурный салют всеми своими орудиями. Тринадцатый император российский правил ровно тринадцать лет.

Захотел перед смертью хлебного квасу и отец Петра Первого, кроткий и милостивый царь АЛЕКСЕЙ МИХАЙЛОВИЧ ТИШАЙШИЙ,второй монарх из династии Романовых. Ничто не предвещало трагического исхода. Накануне был царь весел и здоров, принимал послов из Голландии, смотрел с царицей и царевнами комедию с заезжим фокусником и слушал военных музыкантов, разных там трубачей и литаврщиков. Но вот дохнуло на него лёгким сквознячком, и слёг царь в постель. Иноземных лекарей он не признавал или остерегался, лекарств и микстур избегал, лечился всегда сам по травникам и постоянно возил за собой большой сундук с лекарственными травами. И на этот раз, весь в жару, потребовал: «Дайте мне квасу, только очень холодного, чтобы в нём были кусочки льда. И на живот мне положите толчёного льду. И в руку тоже». Но это не помогло. Умирал царь «смертью благой и доброй» — в просветлении и покаянии. И последними его словами было традиционное волеизъявление умирающего: «Освободите из темниц узников, а должников я прощаю от долгов и обязательств. Передайте скипетр и державу сыну моему Фёдору Алексеевичу». Болезнь царя несколько времени держали в тайне, но на рынке уже закупали чёрные сукна и другие траурные ткани.

Русский художник НИКОЛАЙ КОНСТАНТИНОВИЧ РЕРИХ,живший в Индии, в долине Кулу, в предгорьях Гималаев, пил за обедом гранатовый сок, сладкий, густой, холодный, и смаковал его, даже облизывался. И вдруг поперхнулся и побледнел. «Что с тобой, Николя?» — встревожилась жена Елена Ивановна. «Да так, ничего… Слабость… Пойду прилягу». — «Я тебе помогу». — «Нет-нет, дорогая, я сам». Через полчаса Елена Ивановна наведалась в спальную комнату. Рерих был мёртв. Буквально накануне он попросил своего слугу: «Отведи меня в сад». И там спокойно, с какой-то определённой уверенностью, выбрал для своего ритуального погребального костра несколько вековых деревьев: «Вот это… Вот это. И ещё вот это». Через два дня перед домом Рериха костёр из этих деревьев и запылал. На мольберте художника осталось незаконченное полотно «Приказ Учителя». На камне, сорвавшемся со скалы, высечено на хинди: «Тело Махариши Николая Рериха, великого друга Индии, было предано сожжению на сём месте 30 мачхар 2004 года Викрам эры, да будет мир».

Утром 7 октября 1959 года американский певец МАРИО ЛАНЦА,который лечился в клинике Валле Джулия от избыточного веса, а попутно и от незалеченного флебита, попросил своего импрессарио: «Принесите мне бутылку пива „Лёвенброй“», выпив каковую, позвонил жене Бетти: «Прекрасно себя чувствую, сыт по горло докторами и завтра же буду на съёмках». И на радостях запел, запел свои любимые оперные арии. Лежал Ланца в палате № 404 на четвёртом этаже, но слышно его было даже в подвале и в больничном парке, и все пациенты и врачи клиники говорили друг другу: «Это поёт Марио». Его голос и внутренняя страсть покоряли и завораживали. А вечером того же дня голос «поющего богам» певца оборвался на полуноте. Грузный человек, он решительно поднялся с постели и вдруг, пошатнувшись, схватился за край прикроватного столика. В палату на шум вбежала Бетти и нашла мужа на полу, беспомощно повторявшего: «Мне плохо… Наверное, это из-за жары. Нужно показаться врачу… Ничего страшного, всё хорошо». Через час стало известно, что знаменитый на весь мир актёр и певец, «американский Карузо», которого Артуро Тосканини прилюдно назвал «лучшим голосом XX века», внезапно скончался — тромб из ноги добрался до сердца, и смерть наступила мгновенно. Марио Ланца был избыточен во всём. Даже в похоронных процессиях. Их было три: в Риме, где он умер; в Филадельфии, где родился; и в Голливуде, в фильмах которого он играл оперных певцов и где миллионами записывал граммофонные пластинки.