Вадим Арбенин - Предсмертные слова

И первый российский чемпион мира по шахматам АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ АЛЕХИНпопрощался со своим другом Люпи. «До свидания. Завтра обязательно приходите. Ещё раз проверим мои заготовки. Только так и нужно играть в Москве», — сказал он ему, имея в виду свой предстоящий матч с Михаилом Ботвинником за мировую шахматную корону. «Я хочу удивить мир своей игрой. И Ботвинника — тоже. Хорошо бы пойти куда-нибудь поразвлечься». Но вернулся к себе в жалкий, неуютный номер гостиницы в городе Эшорил, под Лиссабоном. Он попросил портье: «Запишите, пожалуйста, чтобы меня не беспокоили до десяти утра. Знаете, хочу немного поработать. Спокойной ночи!» А на следующий день в 11 часов официант принёс в номер «шахматного маэстро» завтрак и увидел его сидящим в кресле без признаков жизни. Шторы на окнах были задёрнуты, в номере горел свет, нетронутый ужин стоял на столе. Алехин, не снявший пальто и укрывший ноги одеялом, сидел, склонив голову на грудь. Перед ним стояла шахматная доска с расставленными фигурами (французская защита, вариант с жертвами пешек) и лежала раскрытая книга стихов Маргарет Сотбёрн. Последняя страница, на которой как бы покоился взгляд великого шахматиста, содержала меланхолическую строку — «…Это судьба всех тех, кто живёт в изгнании…» Алехин жил в Португалии изгнанником. «Шахматный король», больной, спившийся человек, которого бросила четвёртая по счёту жена, пал. Но пал непобеждённым.

Предыдущий чемпион мира по шахматам, кубинский гроссмейстер ХОСЕ РАУЛЬ КАПАБЛАНКА,сам спустился в гостиную и сказал изумлённой жене Ольге, урождённой княжне Чагодаевой: «Ты знаешь, я чувствую себя вполне сносно. И решил немного пройтись. Нет, нет, только, пожалуйста, не надо меня сопровождать». Ольга была поражена: после сокрушительного поражения на АВРО-турнире в Голландии, её Капа, «гений игры», впал в чёрную, неумолимую депрессию и уже столько дней не выходил из своей комнаты, забросив шахматы. Но ведь бывало и хуже. В сентябре 1927 года, когда он с разгромным счётом проиграл турнир Александру Алехину, пятеро его поклонников в разных странах мира в один и тот же день покончили жизнь самоубийством, а немой от рождения юноша выбежал из шахматного кафе в Буэнос-Айресе с криком «Этого не может быть!» И это не исторический анекдот! Но вот сегодня, 7 марта 1942 года… Не без труда, задыхаясь от сильной одышки, то и дело останавливаясь по пути, Капабланка добрался до такого знакомого ему с ранней юности шахматного клуба на Манхэттене. Усевшись в холле, маэстро, лучший шахматист всех времён и народов, неожиданно подозвал проходившего мимо молодого человека, начинающего любителя: «Не сочтите за труд сразиться со мной». Молодой человек засмущался, а Капабланка стал быстро и невнятно говорить ему: «Сегодня… во сне… мне привиделась совершенно гениальная защита… Сейчас я покажу её вам…» Через четыре хода мальчишка поставил Капабланке мат и сидел, боясь поднять на него глаза. А когда поднял их, понял, что, кажется, тому стало дурно, если не хуже того. Капабланка умер на следующий день от кровоизлияния в мозг, так и не приходя в сознание. Умер в нью-йоркском госпитале «Mount Sinai», в котором за год до того скончался его предшественник на шахматном троне Эмануэль Ласкер.

Обессилевший от гангрены обеих ног, душевно опустошённый и смертельно сломленный кавалерийский капитан английского драгунского полка ЛОУРЕНС ОУТСна обратном пути с Южного полюса сказал своим товарищам: «Мне нужно выйти на воздух. Меня не будет какое-то время». Он вышел из палатки и исчез в поднявшейся снежной круговерти. Он не вернулся, и больше его не видели. «Оутс умер как британский джентльмен», — записал тогда в дневнике руководитель экспедиции Роберт Скотт. Когда двумя месяцами ранее, 18 января 1912 года, его экспедиция, впрягшаяся в тяжёлые сани, преодолев пешком сотни миль по Полярному плато Шестого континента, достигла наконец Южного полюса, она увидела там флаг Норвегии и личный чёрный штандарт Роальда Амундсена, поднятые им 33 днями ранее, и письмо: «Дорогой капитан Скотт. Поскольку Вы, вероятно, станете первым, кто — после нас — достигнет этих мест, нижайше прошу Вас передать это письмо в руки королю Хаакону Шестому..» Морально подавленные и разочарованные (англичане были уверены, что опередят норвежцев на пути к Южному полюсу), обессиленные, страдающие от болезней, обморожения и голода, все члены экспедиции Скотта погибли в Антарктиде при возвращении с покорённого ими полюса. Их тела были найдены позднее.

Среди них и тело руководителя экспедиции РОБЕРТА ФОЛКОНА СКОТТА,капитана I ранга, кавалера ордена Виктории, офицера королевского военно-морского флота. Строки его «Послания народу», дошедшие до нас, говорили: «Если бы мы остались живы, я бы поведал историю наших трудностей, стойкости и мужества моих товарищей, которая бы потрясла сердце каждого англичанина… Не думаю, чтоб мы могли теперь надеяться на лучшее. Будем терпеть до конца, но мы слабеем, и смерть, конечно, близка. Жаль, но не думаю, что смогу писать еще. Р. Скотт. Четверг, 29 марта… Последняя запись. Уверен, что такая великая и богатая страна, как наша, позаботится о наших родных, ради Бога». И приписка: «Извините за корявый почерк: 40 градусов мороза, и так уже более месяца».

Великий французский физик ПЬЕР КЮРИ,Нобелевский лауреат, провёл полдня в гостинице на левом берегу Сены, совещаясь со своими коллегами по Сорбонне. Наконец он поднялся, взял зонт (день 19 апреля 1906 года выдался в Париже пасмурным и дождливым), попрощался со всеми и, сказав другу Жану Перрину «Ну, до завтра. Мне нужно поспеть к моим издателям», вышел на улицу. Быстрой походкой переходя оживлённую Rue Dauphine, Кюри оступился на скользкой булыжной мостовой и буквально налетел на тяжёлый воз, гружённый военным оборудованием. Запряженные в воз першероны шарахнулись в сторону и затащили великого учёного под колёса. Колёса раздробили голову сорокасемилетнего физика, открывшего радий. Может быть, и к лучшему. А то умер бы он от болезненной лучевой болезни, продолжая безвылазно работать в жалком своём сарае. Как его жена, Мария Кюри.

Французский писатель ЭМИЛЬ ЗОЛЯ,вернувшись с тёплого юга в свой трёхэтажный особняк под номером 21-бис на Брюссельской улице в Париже, большой, но холодный, сырой и неуютный, попросил слугу Жюля: «Нужно протопить в спальне». Слуга затопил камин угольными брикетами и, убедившись, что угли разгорелись, ушёл спать. После сытного ужина Золя и его жена, Александрина Меле, вымылись и улеглись рядышком в стоявшей на возвышении огромной, с четырьмя колоннами, кровати в стиле ренессанс. В три часа ночи Александрина проснулась оттого, что ей стало нехорошо, и прошла в умывальную комнату. Вернувшись, она нашла Эмиля тоже на ногах и предложила позвать Жюля. Но Золя не захотел тревожить слугу посреди ночи из-за лёгкого недомогания и отговорил её, сославшись на поздний час. «Это мы наверняка съели за ужином какую-то гадость, что-то несвежее. Давай проветрим комнату, и всё пройдёт», — заверил он жену и нетвёрдыми шагами направился к окну, собираясь распахнуть его. Но, сделав всего несколько шагов, пошатнулся и, не дотянувшись до задвижки, тяжело рухнул на пол. Перепуганная Александрина хотела прийти ему на помощь, но у неё самой закружилась голова, она не смогла даже дотянуться до шнурка сонетки и тоже потеряла сознание. Утром, в десятом часу, обеспокоенные слуги взломали дверь спальни. Смертельно бледная Александрина, лежавшая на постели, еле слышно стонала. Золя был распростёрт на полу, его тело ещё не остыло. Сомнений не оставалось: он скончался, отравившись угарным газом. Это случилось 29 сентября 1902 года. На письменном столе писателя, «отца натурализма» в литературе, кавалера ордена Почётного легиона, остались лежать несколько страниц только что начатого романа «Справедливость», последнего тома из серии «Четыре Евангелия».