Сергей Девятов - Двор российских императоров. Энциклопедия жизни и быта. В 2 т. Том 2

Со временем штатное расписание арапов было резко сокращено. По штатам Придворной его императорского величества конторы и подведомственной ей части, утвержденным 16 апреля 1851 г. Николаем I, при дворе полагалось иметь только четырех старших и четырех младших арапов 516– всего восемь человек. Под младшими арапами имелось в виду должностное положение, а не возраст. Арапчонков, которых так любили изображать придворные живописцы на своих полотнах в XVIII в., в следующем столетии при дворе уже не было. В дворцовом делопроизводстве их называли по-разному: если для документации XVIII в. характерно традиционное написание – «арап», то уже в XIX в. их называли «арабами». По штатам Придворной конторы, утвержденным в 1881 г., сохранилось то же число арапов – восемь.

На рубеже XIX – начала XX в. во время торжественных церемоний огромные арапы продолжали восхищать приглашенных. Когда в начале 1905 г. Николай II превратил Александровский дворец Царского Села в свою постоянную резиденцию, туда перебрались все дворцовые службы, в том числе и такой непременный атрибут парадных залов, как арапы. Поскольку после 1904 г. все дворцовые церемонии были сведены к минимуму, в Александровском дворце остались только четыре арапа, которые дежурили по две недели по два человека. Для двух дежурных арапов в подвале дворца была выделена специальная жилая комната (№ 35).

Упоминал об арапах и Морис Палеолог, бывший в 1914–1917 гг. послом Франции в России. Его описание «причудливо разодетых» арапов, или как он их именует – «эфиопов», обряженных «в мешковатые красные штаны, черные куртки, белые тюрбаны и желтые туфли», полностью соответствует воспоминаниям великой княгини Ольги Александровны, в памяти которой сохранилась еще одна дополнительная деталь – «золотая тесьма на черных куртках». Именно в таких одеяниях изображены арапы в интерьерах Зимнего дворца на картине Е. Тухаринова «Ротонда» (1834), акварелях К. А. Ухтомского «Большая Арапская столовая» (1860-е) и Л. Премацци «Белый зал» (1865).

К арапам проявляли неподдельный интерес и взрослые люди. Так, 27 августа 1914 г. впервые Александровский дворец Царского Села посетила женщина-хирург Вера Игнатьевна Гедройц. Она была приглашена во дворец для чтения лекций императрице Александре Федоровне и ее дочерям, которые проходили ускоренный курс сестер милосердия. Естественно, она волновалась и в своем дневнике отметила, что «перед началом первой лекции меня интересовал вопрос совсем отвлеченный, а именно – увижу ли я арапа. Арапа, занимавшего очень мое воображение в детстве. Дело в том что матушка моя, окончив Смольный институт, часто рассказывала нам, детям, о посещении ею дворца, где большое впечатление на нее произвели прислуживавшие там арапы в красных одеждах. И в наших детских беседах эти арапы играли большую роль, каждый представлял их себе по-своему, даже ссорились мы, помню, из-за них». Ожидания не обманули взрослую, много повидавшую женщину: «Его самого я увидала, как только вошла в обширную переднюю с камином, стены которой были убраны рогами убитых на охоте лосей. И арап был как раз соответствовавший моему детскому представлению, очень черный, с темными губами, в яркой алой куртке и таких же панталонах, с длинным ятаганом у пояса. Я бы долго смотрела на этого героя моей детской сказки, но он заговорил, и хорошим русским языком, и этим нарушил очарование».

Для М. Палеолога арапы после Февральской революции 1917 г. стали одним из символов уходящей императорской России. В дневнике он писал: «У Летнего сада я встречаю одного из эфиопов, которые караулили у двери императоров и который столько раз вводил меня в кабинет к императору. Милый негр тоже надел цивильное платье, и вид у него жалкий. Мы проходим вместе шагов двадцать; у него слезы на глазах. Я говорю ему несколько слов утешения и пожимаю ему руку. В то время как он удаляется, я следую за ним опечаленным взглядом. В этом падении целой политической и социальной системы он представляет для меня былую царскую пышность, живописный и великолепный церемониал, установленный некогда Елизаветой и Екатериной Великой, всё обаяние, которое вызывали эти слова, отныне ничего не означающие, – «русский двор».

Первые лица Российской империи по должности были окружены телохранителями. При этом плотность кольца личной охраны менялась в зависимости от сложности внутриполитической ситуации в стране. Охраной царя занимались разные подразделения государственной охраны, но, пожалуй, ближе всего находились так называемые камер-казаки, которые согласно должностным инструкциям неотлучно следовали за охраняемым лицом.

Медали за службу в Собственном его императорского величества конвое

Упоминания о камер-казаках, состоявших при царственных особах, встречаются еще в документах второй половины XVIII в. В 1826 г. во время коронации Николая I в кортеже следовали камер-казаки, однако в штате дворцовой прислуги они появились именно в ближайшем окружении Николая I, поскольку после разгрома польского восстания 1831 г. в среде польских инсургентов вызревали идеи цареубийства. Судя по документам, идею о казаках-телохранителях подсказал царю один из его ближайших сподвижников – граф И. Ф. Паскевич-Эриванский, который с 1828 г. командовал Отдельным Кавказским корпусом. Граф Паскевич за время своей недолгой службы на Кавказе имел неоднократную возможность убедиться в высочайшей боеспособности и личной преданности терских и кубанских казаков. В результате 12 октября 1832 г. в составе Собственного его императорского величества конвоя была образована команда кавказских линейных казаков, набранная из состава Сборного линейного казачьего полка, который воевал в Польше и находился в ведении главнокомандующего армией графа Паскевича-Эриванского 517.

По штату в команде (эскадроне) было два офицера, четыре урядника и 24 терских казака. Осенью 1832 г. эскадрон терских казаков Собственного конвоя уже патрулировал Петергофские парки, где располагалась летняя резиденция Николая I. К 1833 г. сложился определенный порядок службы, появились четко фиксированные посты. Так, во время охраны Петергофского парка один пост располагался у домика на берегу Финского залива по пути в Александрию, другой – у Монплезира, третий – у павильона Марли, четвертый нес суточный наряд в Александрии, «на вести». Во время прогулок императора казаки заранее располагались по маршруту.