Афанасий Коптелов - Дни и годы[Из книги воспоминаний]

Было с кем познакомиться, даже подружиться возле зазубринского самовара. Но я сошелся первым делом с Васей Непомнящих. Нас свели вместе не только недавние крестьянские пути-дороги из деревни в город, но и нелегкая судьба: в Новосибирске мы оказались без крыши над головой. И все же мы жили надеждой не столько на счастливый поворот судьбы сколько на Литературный фонд. Этот заботливый дядя обещал со дня на день прислать нашему отделению пролетарско-колхозных писателей порожденные нэпом всемогущие червонцы, еще не успевшие отощать. И нам с Василием уже обещано:

— Будут червонцы — будут и квартиры. Потерпите, ребятки.

А чтобы не осаждали ежедневными, напоминаниями о своем тупике, нас отправили на поиски литературных дарований. На пароходе мы прибыли в пристанской городок, вольной россыпью деревянных домов сродни волостному селу. Одним боком городок прислонился к огромному синеватому камню. Вот он-то и дал ему имя — Камень-на-Оби. На запад от него расстилалась необъятная Кулундинская степь. Когда-то там колыхался серебристый ковыль да паслись табуны резвых куланов, похожих на жеребят. Русские и украинские переселенцы, распахивая степь, оттеснили куланов на юг, а название, данное кочевниками — Кулановая степь — сохранилось навсегда. В 1925 году по материалам Алтайского горного округа я написал очерк о последней дикой лошади, которую после многочасовой погони на сменных конях поймали первые засельщики, но приручить вольнолюбивую не сумели. Степь распахали, и на вековой целине стали собирать обильные урожаи белотурки, отменной пшеницы, ценнее которой мне не доводилось видать. Хлебопеки не знали лучшей муки, чем из того зерна. Белотурку продавали за границу. На макароны! В урожайные годы пароходы не успевали вывозить. В амбарах переполнились сусеки. Где хранить пшеничное золото? На помощь пришла фирма Хлебопродукт, прислала редкостного умельца. Тот возле самой пристани из сосновых бревен отгрохал громаднейший элеватор, каких не видывала Сибирь. И обошелся без единого гвоздя (их невозможно было достать), как обходились искусные поморские плотники при сооружении чудесных храмов в Кижах. Каменсккие патриоты с гордостью рассказывали: посмотрел умелец на законченный элеватор и сам удивился:

— Мастодонт отгрохал! Деревянный мастодонт!

Мы прошли в тени редкостного сооружения; запрокинув головы, подивились его высоте. Кто же построил такую махину?

— Инженер Кондратюк, — сказали нам патриоты. — На память нам и потомкам. Юрий Васильевич Кондратюк. Редкий человек!

Кондратюк, Кондратюк, — звенело в ушах. — Уж не тот ли, прозванный чудаком?

И вспомнилась мимолетная встреча. Мы втроем — Глеб Пушкарев, Михаил Ошаров и я — шли к центру Новосибирска и разговаривали и разговаривали о первых застройщиках незатейливых домов. Планировка привокзальных кварталов не совпадала с теми, которые примыкала к Красному (когда-то Николаевскому) проспекту. У конца Бурлинской нам придется отыскивать поворот на нынешнюю улицу Романова.

— Какая неразбериха в планировке! — упрекнул Ошаров первых засельщиков. — Тут скорее заблудишься, чем в тайге!

— Ничего, язык до проспекта доведет, — обнадежил Глеб Михайлович.

И вдруг откуда-то слева перед нами мелькнул довольно высокий человек в сером плаще, в помятой фуражке, видать, пропыленной дорожными ветрами. Он шел стремительно, словно боялся опоздать на важное свидание. Когда он скрылся за углом, Пушкарев с легкой улыбкой, прощающей непонятного чудака, посоветовал нам:

— Запомните фантаста! Инженер. Автор книги, изданной за свой счет. Помешался на междупланетных путешествиях. Новосибирский Циолковский. Фамилия — Кондратюк.

Оказывается, этот стремительный человек приносил в издательство необычную рукопись о полетах на соседние планеты. С расчетами траекторий, с чертежами воздушных кораблей. В редакционном отделе, где работал Глеб Михайлович, полистали рукопись чудака и вернули:

— Неплановых книг не издаем.

— Вот везде так, — огорчился изобретатель. — А как быть? Жизнь не ждет. И межпланетные полеты поторопят.

Издатели не знали, что неугомонный землянин был подбодрен Циолковским и начинающим конструктором крошечных ракет, которого через десятилетия мир будет называть академиком Сергеем Королевым. Неугомонному землянину посоветовали обратиться прямо в типографию. Авось там улыбнется счастье. Одному новосибирскому поэту удалось издать книжку за свой счет. И вот Кондратию Урманову, — слышали такого писателя? — тоже повезло. Правда, он сам, выпускающий «Советской Сибири», наблюдал и за набором, и за версткой, и за печатью. Вдруг, да и вам повезет…

— Да я ничего не пожалею, — обрадовался странный автор, посчитавший, что его подбодрили.

— И ему повезло, — продолжал Пушкарев. — Вскоре же напечатали книгу. В областной библиотеке можете посмотреть обязательный экземпляр. А на жизнь зарабатывает в Хлебопродукте — строит элеваторы.

Да, в трудное время, когда для строительства элеваторов было невозможно достать простого гвоздя, в бессонные ночи в чертежах инженера Кондратюка возникали космические корабли. И он, как многие одаренные люди тридцатых годов, не избежал ложного обвинения «во вредительстве».

Вдохновленный публикацией, конструктор попутно продолжал заниматься и земной темой — спроектировал башенный ветродвигатель. Специалисты считают, что его расчеты пригодились строителям Останкинской телебашни.

Теперь мы знаем, что в лихую годину фашистского нашествия Юрий Кондратюк, находясь в Москве, сразу же записался добровольцем в ополчение и рядовым погиб в первом же бою. Так смерть подкосила гения.

Ясно вижу ту давнюю мимолетную встречу с редкостным человеком, в своих мечтаниях опередившим время. Он шел тогда стремительным шагом с той стороны, где сейчас площадь его имени и где будет сооружен ему памятник. Он, теоретик космонавтики, непонятым жил среди нас и останется с нами, воплощенный в бронзе. А на его мастодонте — памятная доска: «Самое большое деревянное зернохранилище в мире на 20 тысяч тонн. Построено в 1930 году по проекту и под руководством Ю.В. Кондратюка».

А нам, писателям, непростительный упрек: мимо нашего внимания мелькнул бесследно редчайший человек. Но и посмертно он достоин героического повествования.

1932 год для литературы был переломным: 23 апреля Центральный комитет партии принял решение о перестройке литературных организаций. Было объявлено о ликвидации РАППа. Одновременно прекращали существование и другие литературные организации. Создавался единый Союз писателей, стремящихся участвовать в социалистическом строительстве. И литературная жизнь забурлила, как река в половодье.