Борис Васильев - Картежник и бретер, игрок и дуэлянт

И неожиданно силуэт этот внезапно исчез. Я остановился, напряженно вглядываясь, ровнехонько ничего не заметил, но казематным, что ли, опытом определил, что сад кончился, потому что впереди было чуточку светлее. И понял, что Беслан прячется в кустах, чтобы не рисоваться на опушке. Осторожно прошел несколько шагов, заметил его и прилег рядом.

- Сначала смотри. Слушать будешь потом.

Я осторожно раздвинул кусты. Впереди тянулась узкая полоска баштана, за ним - невысокая ограда, сложенная из каменного сланца, за которой смутно виднелась глухая, без единого оконца стена дома.

- Я готов слушать тебя, Беслан.

- Вход один, с той стороны дома. На входе - часовой. Может быть, один, может быть - два. В доме - ваши женщины, но может быть и кто-то из чеченок. Тогда скверно, только решать - не мне. Я сделал свое дело?

- Да, Беслан. Спасибо.

- Теперь ты - мой должник, - мне показалось, что он улыбнулся. - Отходи тихо и всегда помни о кинжале за поясом.

Он исчез, бесшумно растворившись в темноте. А я помнил не столько о кинжале за поясом, сколько о чеченках, которые могли оказаться в доме, и не знал, как поступить. Они сразу же завопят, как только мы появимся на пороге...

Правда, для того, чтобы там появиться, необходимо убрать часовых. Однако они - наверняка мужчины, и нравственные затруднения наши начнутся не при входе...

Словом, я решил проверить, кто в доме и сколько их. В окно, конечно, не заглянешь, но можно услышать голоса, а по ним разобраться, что нас ожидает внутри. Пригнувшись, перебежал баштан и упал возле стены дома. Никто меня не окликнул, никто не заметил, но на этой стене тоже не оказалось ни одного окна. Я дополз до угла и осторожно заглянул за него.

Вдоль лицевой стороны дома тянулась узкая веранда. У двери, опершись спиной о косяк, сидела темная мужская фигура. Я долго всматривался и вслушивался, но никого более не обнаружил.

"Один, слава тебе, Господи. Но сколько может оказаться в доме?.. Даже одна чеченка - почти непреодолимое препятствие..."

Вероятно, дом стоял на окраине аула, потому что никаких иных строений нигде видно не было, но собачий лай откуда-то все же доносился...

Внезапно раздался скрип двери, и я поспешно втянул свою голову за угол.

- Куда?.. - спросил грубый гортанный голос.

- Господи, - вздохнула женщина. - Я же тебе уже говорила, что у вас ужас сколько блох. Ужас. Приходится выбивать одеяло, которое я забыла. Забыла одеяло, понимаешь? Одеяло!.. А твоя подруга-надсмотрщица не пришла, вот я и иду за ним. Ну, холодно моей госпоже, можешь ты это понять?..

Женщина говорила громко, но не потому, что собеседник плохо ее понимал, а, как мне показалось, для кого-то иного...

Мужской голос что-то весьма недовольно пробурчал. Но - тоном ниже.

- Давно бы так, - с облегчением сказала женщина.

Вы не поверите, но я догадался, кому принадлежит этот женский голос. Не очень мелодичный, прямо скажем, но - знакомый. Просто вспомнил его...

...- Хозяйка добыла для меня письмо к генералу Граббе... Мой отец служил у него...

* * *

Я вжался в стену. А когда легкая фигурка появилась из-за угла, шепнул наудачу:

- Вера...

И - угадал. Угадал!..

- Боже мой, мы знали, знали, что вы придете...

- В доме никого?

- К счастью, сегодня нет. У нее заболел ребенок...

- К черту подробности. Сторож один?

- Один. Я возьму одеяло и отвлеку его, а вы...

- А я - это я. Действуйте!

- Только возьму одеяло...

Вера куда-то на мгновение скрылась, но тут же возникла вновь, на ходу складывая одеяло.

- Поверните его спиной ко мне...

Кажется, она кивнула. Темнота уже сгустилась. Южная, почти черная темнотища...

Я осторожно выпрямился, обнажил кинжал и выглянул.

Вера что-то говорила, даже неуместно хихикала, но я уже ничего не слышал. Я прикидывал шаги...

И - шагнул. Доски лежали почти на земле и поэтому только прогнулись под моей тяжестью, не заскрипев. Шаг, еще шаг... Вера все еще болтает, а он уже стоит ко мне спиной... В конечном итоге женщины всегда делают с нами то, что хотят сделать...

Ах, Корпус, который мы в детстве так проклинали! Старые седые унтеры учили нас, как снимать часовых. Локтевым сгибом левой руки захватываешь противника за горло, резкий рывок на себя, чтобы не успел закричать, и - удар в сердце. В данном случае - кинжалом. У чеченцев отличные кинжалы. Лучшие на Кавказе...

Он даже не застонал. Я осторожно, чтобы не было никакого шума, опустил его на пол.

- Господи... - прошептала Вера и перекрестилась.

- Бери генеральшу, и через баштан - в сад. Я нагоню.

Вера юркнула в дверь и - следует отдать должное этим дамам, не потерявшим головы и в плену, - почти тотчас же вышла вместе с полной особой, заботливо укутанной в одеяло.

- Благодарю вас, спаситель...

- Быстро и - молча!

Дамы исчезли за углом. Я закрыл распахнутую настежь дверь, подтащил к ней обмякшее тело чеченца и кое-как усадил его у притолоки. Тело все время заваливалось на бок, и мне пришлось помучиться, пока я не нашел для него некоего равновесного положения. И уже открыто помчался вслед за дамами...

Я нашел их в кустах на окраине сада, и, как только мы добрались до отряда, Моллер приказал немедленно выступать. Поручик и Мздолевский уступили дамам своих лошадей, мы шли с быстротой, на которую только были способны, но чеченцы все равно нагнали нас еще до полудня. Пока арьергард во главе с Мздолевским отбивался от них залпами, мы с поручиком отыскали узкую расселину в скалах, куда и упрятали наших дам.

Холм, на котором нам пришлось обороняться, господствовал над местностью и был усеян скальными обломками. Его затруднительно было атаковать в лоб, зато отстреливаться было удобно, пока не кончатся патроны. Великолепно приспособившийся к этой странной войне, Моллер не пугался полного окружения и атаки со всех направлений, по опыту зная, что чеченцы никогда не замыкают кольцо, давая противнику возможность отступить. Делают они так, во-первых, для того, чтобы не доводить неприятеля до отчаяния, которое всегда сплачивает окруженных единством судеб, а во-вторых, они - редкие мастера конного боя и в особенности стремительного преследования.

- Стрелять из-за укрытий и только по моей команде, - сказал он солдатам. Буду очень недоволен, если кто пальнет раньше времени. Мздолевский, держите левый фланг, Олексин - правый, а я уцеплюсь за центр. Повторяю, у нас мало патронов, поэтому стрелять только по команде и по возможности в неприятеля, а не ради шума и успокоения нервной системы.

Я нарочно так подробно записал его обычный разговор перед боем, потому что в нем, как мне кажется, звучит то продуманное немецкое занудство, которое сберегло России не одну солдатскую жизнь. Мой ротный был занудой и остался занудой, но как же я люблю навещать его хотя бы раз в два года...