Михаил Задорнов - Придумано в СССР

И что вы думаете? Дождалась! Точь-в-точь как описала! Особенно остроумный был. Дачу «хатой» называл, машину – «тачкой», меня – дурочкой! Ох, и влюбилась я в него! А какая у него стереоаппаратура была! Когда он её у себя на даче в Подмосковье на полную громкость включал – на Курильских островах сейсмографы цунами предсказывали! А загадочный был! На верхней полке в книжном шкафу у него полное собрание удостоверений стояло. Он у меня одновременно был и мастером спорта международного класса, и инвалидом третьей группы. Смотря в какой очереди чего дают и кого в этой очереди пропускают. В общем, не знаю я, кем мой Пётр работал, только зарабатывал он здорово. В последний раз семь лет заработал. Верно говорят: когда мужчины платят, женщины расплачиваются. Вот и я расплакалась тогда. Долго успокоиться не могла… Благодаря Петру «остроумный, красивый с загадочным прошлым» от моего идеала навсегда отпали. Осталось – «высокий, умный, талантливый, с большим будущим». Может, повзрослела я, только о даче, машине, собаке тоже мечтать перестала… Ребёнка уже хотелось…

Я уже институт заканчивала, когда ко мне вдруг наш первый отличник в группе подошёл. Гений! Сам признался, что гений, а то бы так в непризнанных и ходил.

– Знаешь, – спрашивает, – как моя дипломная работа называется? «Ингредиенты абляционных адсорбентов квазидискретного континуума во время стирки белья порошком „Дарья“»!

Я, как это название услышала, сразу в него влюбилась! Ну что мы за народ – женщины? Стоит только мужчине нам понравиться, а мы в него уже как в личность верить начинаем. К тому же он мне сразу предложение сделал.

– Ты, – говорит, – Наташа, – москвичка. Давай поженимся!

Обрадовалась я, домой пригласила, с мамой познакомить решила, старушку тоже порадовать. Торт испекла, в парикмахерскую сходила. У соседки книги редкие взяла, на полках поставила. А он как увидел, что у нас комната по шесть метров на человека и что его всё равно не пропишут… В общем, на этот раз я даже не заплакала. Просто голову с причёской под кран опустила, книги вернула, торт сама съела и уже привычно из своего идеала «талантливый, с большим будущим» вычеркнула! Осталось – «высокий, стройный, загорелый». Спортсмен оказался! Ну, я к тому времени тоже опытной стала.

– Нет, – говорю, – давай сначала поженимся, распишемся.

А он мне отвечает:

– Я завтра на сборы уезжаю. Поэтому давай сегодня поженимся, а когда вернусь, тогда и распишемся.

Вот так мой идеал и исчез вовсе!

Подруги говорят: «Наташ, смотри, что получается: Пётр первый был у тебя, Николай второй, Александр третий…» Старушки, которые у парадного на скамеечке собираются, за глаза гулящей зовут. «Откуда у неё ребёнок?» – возмущаются.

Откуда-откуда? Аист принёс! Сейчас много мужчин у нас аистами работают!

А за что всё это? За то, что у меня идеал благодаря современным фильмам сложился? За то, что жизнь не кино, оказывается? За то, что в школе нас только утиль собирать учили да итоги подводить? Вот я теперь и собираю утиль, и подвожу итоги.

У меня уже Оленька ходить начала, когда я вдруг в парке, около песочницы, Андрея встретила. Когда-то, лет тридцать назад, мы с ним в один детский сад ходили. И в этой же песочнице играли. Я ему тогда очень нравилась. Раз он мне в этом даже признаться отважился. Два раза новенькой лопаткой по голове погладил. У него, оказалось, тоже ребёнок от первой жены остался…

В общем, месяца через три как встали гости из-за стола, как крикнули нам «Горько!», так и не выдержала я, заплакала. Слёзы как из фонтана ему прямо на пиджак брызнули! Почему? Да потому что подымаюсь я, смотрю на него… А он-то… он… у меня… оказывается, и высокий, и стройный, и красивый, и умный, и остроумный… А главное, будущее у нас с ним всё впереди!

Вскоре у нас у самих двое появилось! Справиться, конечно, с ними бывает теперь трудновато. Тогда я Андрея на помощь зову.

– Беги, – кричу, – скорее сюда! Опять твои-мои наших бьют!

И всё бы ничего было. Только недавно я Оленьке на ночь сказку рассказывать начала. Про Иванушку-дурачка. А она мне вдруг говорит: «Ну, ты, мама, даёшь! Что это ты мне про всяких дурачков рассказываешь? Ты мне лучше про какого-нибудь принца расскажи!»

– Про какого принца? – удивляюсь.

– А вот про такого, – отвечает, – чтобы высокий был, стройный, красивый, умный, остроумный! Чтобы на гитаре играл, брюки «бананами» носил… На голове чтобы у него корона была, а на ногах – кроссовки! И чтобы на короне непременно было написано «Адидас».

Задумалась я. Какую же ей сказку рассказать? А может, думаю, так начать…

«В тридевятом царстве, в тридесятом государстве жила-была принцесса. И все принцы в школе ей любовные записки писали. Но они ей не нравились…» Да-да. Так и начну. А дальше как получится. Только чтобы у неё никогда подобного моему идеала в жизни не сложилось. Вот только боюсь, не поймёт она меня. Ведь и мне моя мама когда-то такую же сказку рассказывала.

«Здравствуй, дорогая редакция! Мне три года. Я девочка. Помогите! С тех пор как я несколько раз подряд дирижировала по телевизору Большим симфоническим оркестром, со мной перестали играть во дворе все девчонки и даже мальчишки. «Киляй, – говорят, – отсюда, вундеркиндка несчастная!»

А когда я их спрашиваю, что такое «вундеркиндка», они отвечают: «То же самое, что жила и задавака!»

За что? Я же просто дирижировала. Я вообще больше всего в жизни люблю дирижировать. Это отвлекает от иностранных языков, греческой философии и ядерной физики. И потом – с чего бы мне задаваться, когда у меня всего одна кукла, и та вся обтрепалась. А новую мама не покупает. Говорит: «Ты вундеркинд, поэтому не должна быть похожа на остальных детей». Недавно, когда после очередных дразнилок во дворе я категорически заявила ей, что никогда больше не буду дирижировать по телевизору, они с папой поставили меня в угол. И потом долго ещё ругали! «Неужели, – говорили, – тебе хочется жить так же, как твои родители?»

А я не понимаю: чем они плохо живут? У обоих два раза в месяц получка! Поэтому четыре раза в месяц мы едим пирожные…

Я долго думала: что делать? Даже, стоя в углу, перечитала Чернышевского. Но ответа у него не нашла. Тогда и решила написать вам. Потому что наша соседка после ссоры с моими родителями всегда пишет в редакцию. Конечно, если вы опубликуете моё письмо, меня снова поставят в угол. Но потом, я уверена, они поймут меня. И больше не будут заставлять меня дирижировать по телевизору Большим симфоническим оркестром. Тем более что до большого, если начистоту, я ещё не доросла. Только до малого. А то, что вы видели по телевизору, – это хитрость. Дирижировала на самом деле не я, а Глеб Васильевич. За моей спиной. И ему не три года, а четыре. И он согласился выручить меня, потому что единственный в жизни, кто по-настоящему меня понимает. Ведь его во дворе тоже все обзывают «знаменитостью» и обещают ему за это расквасить нос и переломать все дирижёрские палочки. И мне его тоже жалко, потому что он ни во что больше не верит…