Михаил Задорнов - Придумано в СССР

Оказывается, у Тима был свой вычислительный центр. Самый центральный во всей Канаде! И ещё бензоколонка где-то в Ванкувере. Но это уже так – мелочи.

Подолгу в первые дни знакомства стояли они вечерами на парапете набережной, как настоящие влюблённые. Благо родители теперь вмешивались в её личную жизнь только письмами: ешь фрукты, не верь мужчинам, купайся, но не перекупывайся… В эти вечера усыпанная множеством звёзд темнота казалась Алёне её загадочным будущим. Вот одна, крохотная, оторвалась от него, чиркнула по небосводу, но не зажглась, а тут же погасла…

В такие минуты она рассказывала Тиму о тех ролях, которые «уже сыграла», и о тех, которые хотела бы ещё сыграть: Джульетту, булгаковскую Маргариту, бесприданницу. Пётр бы даже слушать её не стал. Ах, как далеко ему было до Тима!

Вместе ходили на весь день в соседние бухты с призрачными названиями «Бухта радости», «Залив счастья». И действительно, в эти дни Алёна чувствовала себя и радостной, и счастливой. Катались на лодках, а на ночь нередко уходили в горы, где в лунном свете Тим напоминал Алёне картину Тышлера. Шутка ли?! Лицо его красиво вытягивалось, и даже нос уже не казался такой картошкой, как днём.

Однажды Алёна рассказала о своём открытии Марте. Оказалось, что и той Юрочка в лунном свете напоминает картину. Только Шагала. А ведь шедевры волновали обеих ещё в Москве. Бесспорно, отпуск удался как никогда!

Но ничто не вечно: ни любовь, ни жизнь, ни даже отпуск с присоединёнными за работу в дружине отгулами. Первым уезжал Тим. Алёна очень просила его задержаться. Но он не мог. Потому что без него, по его словам, в Канаде всё могло пошатнуться. А с бензоколонкой просто могла произойти беда. И допускать этого он не имел никакого права.

– Жизнь – это тоже отпуск! Только с того света! – утешал Алёну Лимонов.

Никогда ещё ни от кого она не слышала столько гениального, сколько за этот месяц от него, бегущего впереди времени.

Даже море, обычно зелёное, в день отъезда Тима посерело и сморщилось, словно постарело. Ветер лихо промчался по нему и проскочил в комнату, взвив к потолку белую занавеску.

– Зайчик ты мой! – сказала Алёна, глядя в медные глаза Тима и отражаясь в них, словно в старинном, давно не чищенном бабушкином самоваре. – Рыбонька! Неужели никогда больше не увидимся?!

– Наши с тобой жизни как две непараллельные прямые, – преодолевая рыдания и акцент, выдавил на прощание из себя Тим. Он никогда не говорил так много по-русски сразу. – Они всего один раз пересеклись и больше никогда не встретятся!

Алёна чувствовала себя такой несчастной, что была счастлива. Тем более что Лимонов обещал написать об их безысходном романе роман. Он, опережающий время, даже пробежался чуток за поездом, увозящим в плацкартном вагоне через Литву прямо в Канаду миллиардера-канадца.

– Тимоха! В этом году буду в Вильнюсе – обязательно позвоню, ещё кутнём! – крикнул он вдогонку, но Алёна этого не слышала и не хотела слышать.

Вечером проводили писателя.

В эту последнюю ночь на турбазе в их с Мартой номере печально пахло собранными вещами, морским воздухом и прощальным рислингом. Запах масляных красок за эти дни выветрился окончательно, а горизонту на картонке по-прежнему не хватало моря, неба и гор…

«Вот и всё! – долго не могла заснуть Алёна. – И снова кафедра с её серыми сплетнями, обязательной общественной работой и ежедневными вставаниями по будильнику. Да, но ведь и снова шитьё нарядов, снова подготовка к отпуску, авитаминоз от перехудания, а потом снова отпуск и… снова крохотные, отпадающие от тёмного будущего звёзды…»

– Один канадец, очень богатый, даже сделал мне предложение! – рассказывала Алёна обступившим её подругам про отпуск, увидев, что в комнату заглянул Пётр. – Всё хотел увезти. Вычислительным центром заведовать предлагал. И ещё бензоколонкой.

– Ну а ты?

Дверь за Петром противно захлопнулась.

– А что я? – Алёна пожала плечами. – Не ехать же из-за бензоколонки.

Воскресное утро. Поджав под себя ноги, я сижу в кресле и читаю книжку, от которой меня то и дело отрывают телефонные звонки.

– Старуха, привет!

Это Ольга. В школе мы сидели с ней за одной партой и считали себя незаменимыми подругами: я ей записки от мальчишек передавала, а она у меня контрольные списывала. С тех пор прошло много лет, а мы всё так же незаменимы друг для друга.

– Как дела? – спрашивает Ольга.

Во-первых, у меня по-прежнему нет никаких дел, которые могли бы её заинтересовать; во-вторых, она это прекрасно знает; в-третьих, я знаю, что она знает; в-четвёртых, она знает, что я знаю, что она знает. Поэтому спрашивает она меня не для того, чтобы я отвечала, а чтобы переспросила:

– Ничего, а как твои?

– Уй, чего расскажу…

Ольга с пятого класса рассказывает мне о том, как кто-то сделал ей предложение. Сначала это были одноклассники, потом пошли студенты, затем два почти профессора, а теперь – итальянец!

С Ольгой легко разговаривать. На её вопросы не надо отвечать. Достаточно просто удивляться.

– Ну ты даёшь! – изо всех сил удивляюсь я.

– Здорово, правда?! – радуется Ольга. – Ладно, буду держать тебя в курсе… Чао, бамбино!

Она вешает трубку, а я возвращаюсь к книжке. Но не успеваю прочесть даже один абзац.

– Алло, Люси?

Это моя подруга по институту, томная Валерия. Она всегда говорит проникновенно, томно растягивая слова, и от этого представляется всем, кто её не знает, и в первую очередь своим родителям, ласковой тихоней – подарком будущему супругу.

– Люси, милая, если тебе позвонят мои пэрэнтс, скажи им, что я только что от тебя ушла, и, пожалуйста, перезвони на флят Сержу. Нет, не тому, что с бородой, а тому, что с видешником. Кстати, если бы ты хотела, я бы тебя тоже взяла какой-нибудь фильм посмотреть. Но тебе всегда некогда. Целую, Люси! Ты настоящая подруга!

Все родители спокойны, когда их дочери со мной. Ведь я скромная, начитанная, в очках… А значит, если их дочь пошла с Люсей, то уже ни один мужчина к ним ни за что не подойдёт. Нет, эти звонки вымотают мне всю душу.

– Алло, Люсь? Ты? Когда ты, наконец, починишь телефон у себя на даче? Тебя совсем не слышно!

Это с кафедры. Совместительница. Наша Маша. Самая красивая среди совместительниц. Она так кричит, что я держу трубку в полуметре от уха.

Машина мама гордится своим дворянским происхождением и считает, что ведёт род от одного известного в своё время декабриста. Правда, сама она вышла замуж за простого учителя математики, чем, как ей кажется, слегка подпортила не только родословную, но и бюджет. И теперь не хочет, чтобы Маша повторила её ошибку. Поэтому Машу с детства готовили к достойному браку, как спортсмена к рекорду: обучали вязать, играть на рояле и говорить по-французски. Но, несмотря на это, два года назад Машу угораздило влюбиться в человека без будущего и без родословной, правда, с необыкновенной профессией – башневеда. Никому не известный, не очень красивый, зато – единственный! Единственный в стране, кто с такой страстью повсюду ищет и изучает башни. Поэтому, когда Маша кричит в трубку про мою дачу, это значит, что, во-первых, у неё в соседней комнате мама, которая должна слышать наш разговор, а во-вторых, они с Костей опять куда-то собрались искать башни.