Виктор Гришин - Косыгин. Вызов премьера (сборник)

Особое внимание Алексея Николаевича привлекало развитие алмазодобывающей промышленности. Известно, что в 1959 г. на северо-западе Якутии была открыта первая кимберлитовая трубка «Мир», в 1962 г. – «Айхал», а затем и «Удачная». В результате предпринятых правительством энергичных мер, наша страна вышла на второе место в мире, после ЮАР, по добыче алмазов, и благодаря этому удавалось решать крупные народнохозяйственные задачи.

Трудно перечислить все проблемы, которыми занимался Алексей Николаевич, – их было слишком много. И конечно, среди них невозможно выделить основные и второстепенные. Он вникал буквально во все вопросы жизни страны. Нередко Косыгин оперативно принимал конкретные решения, необходимость которых возникала во время знакомства с работой предприятий, строительством объектов или рассмотрением иных вопросов.

Алексей Николаевич умел сплотить вокруг себя заместителей, других членов Президиума Совета Министров СССР. Причем это делалось без нажима, на базе деловых отношений. Он спокойно, без раздражения давал оценку нашей работе, иной раз суровую, и в то же время не зажимал нам рты, когда и мы высказывали свои претензии членам Президиума Совмина, в том числе и ему, и министрам. На заседаниях нередко возникали острые ситуации с руководителями отраслей, всегда заинтересованных в получении дополнительных средств, материальных ресурсов. Вместе с тем по поводу планирования и решения государственных задач мы с Алексеем Николаевичем придерживались, как правило, одинаковых взглядов, и чувствовалось, что он относился ко мне доверительно. Заседания или совещания в Совете Министров, когда их проводил А.Н. Косыгин, были всегда конкретными. И что особенно важно, он строго контролировал выполнение постановлений, решений и резко критиковал руководителей в случае их срывов.

Работники аппарата Совмина соблюдали строгую дисциплину. От каждого сотрудника Алексей Николаевич требовал добросовестного отношения к делу.

Перед заседанием или совещанием в Совете Министров обычно собирался так называемый предбанник, где шла подготовительная работа с непосредственными исполнителями. Сюда приходили референты, консультанты, заведующие отделами. Любой вопрос, который предстояло обсуждать на Президиуме, рассматривался здесь досконально. По ходу дела Алексей Николаевич задавал множество вопросов. Специалисты, зная, что Косыгин не терпит дилетантизм и поверхностные суждения, не любит тех, кто пытается ответить «на авось», тщательно готовились к подобным заседаниям. «Вы точно знаете?» – спрашивал Алексей Николаевич министра или его заместителя. Если тот не был готов сразу дать четкий, вразумительный ответ, но обещал узнать, а затем доложить ему, Косыгин сдержанно и терпимо относился к такому заявлению. Однако он в достаточно жесткой форме выражал недовольство, когда иной руководитель, боясь показать свою неосведомленность, пытался проскочить наобум. Но я не помню случая, чтобы Косыгин был грубым или оскорбил кого-либо. Он был сдержан, не любил панибратства и не давал повода к этому.

Вспоминая прошлое, могу сказать, что вся жизнь Алексея Николаевича состояла из работы. Даже на прогулках, скажем в дни отпуска в Кисловодске, или в командировках по стране или за рубежом разговор между собой мы вели, как правило, о делах.

За много лет совместной работы ни я, ни другие заместители, которые жили с ним в одном доме на Воробьевском шоссе (ныне улица Косыгина), ни разу не бывали в его квартире. И только дважды да и то в дни юбилеев – моего 60-летия и 70-летия Алексея Николаевича – мы обменялись визитами на дачах. За праздничным столом, после одной-двух рюмочек коньяка, он несколько «раскрывался», от внешней суровости не оставалось и следа, с искренней душевностью улыбался, шутил.

Когда я иногда вместе с Алексеем Николаевичем приходил на какое-нибудь совещание в ЦК, то Брежнев бросал на меня выразительный взгляд, считая меня «косыгинцем». Мне же нравились здравомыслие и осмотрительность, с какими Алексей Николаевич подходил к решению народно-хозяйственных задач, импонировала острота и четкость мыслей. Не потому ли Брежнев относился так настороженно к Косыгину? Видя, как Леонид Ильич болезненно реагирует на критические замечания Косыгина, сторонники и приверженцы Генсека особенно не углублялись в рассмотрение проблем. Поэтому нередко крупномасштабные мероприятия обсуждались без глубокого, взвешенного подхода.

Вспоминаю, что после подобных заседаний Косыгина буквально трясло от возмущения, от того, как непродуманно и поспешно решался тот или иной важнейший вопрос. Но, увы, без поддержки всемогущего Политбюро Алексей Николаевич практически ничего не мог сделать.

По мере того как участие Брежнева в рассмотрении планов и крупных государственных программ снижалось, обострялись и отношения между ним и Косыгиным. Внешне это никак особенно не проявлялось, но, по существу, напряженность росла. Полновластная прежде роль Политбюро ЦК в экономической жизни страны при Брежневе стала из года в год ослабевать. Многочисленные совместные решения и постановления ЦК КПСС и Совета Министров СССР в большинстве своем не выполнялись. Возникало много нерешенных вопросов, незавершенных дел. По всем отраслям было видно, как снижалась дисциплина сверху донизу, как ослабевал контроль за практической реализацией принятых решений.

Как-то летом 1976 г. на даче в Архангельском Алексей Николаевич решил погрести на лодке по Москве-реке. Во время прогулки он потерял сознание, лодка перевернулась, но его удалось быстро спасти. Тем не менее месяца два он провел в больнице, а потом в санатории. В его отсутствие делами Совмина занимался Тихонов, человек, на мой взгляд, бездарный, не годный к управлению хозяйством огромной страны, но зато давний, еще по Днепропетровску, друг Брежнева. Именно по рекомендации Леонида Ильича в том же году Тихонов был назначен первым заместителем Косыгина.

После выздоровления Алексей Николаевич снова включился в работу. И однажды, после рассмотрения какого-то документа по здравоохранению, завел со мной странную беседу. Он любил иногда поговорить на отвлеченные темы, вероятно, чтобы снять напряжение. На сей раз после длительной паузы он вдруг спросил:

– Скажи, ты был на том свете?

Я ответил, что не был, да и не хотел бы там быть.

– А я там был, – с грустноватой ноткой отозвался Алексей Николаевич и, отрешенно глядя перед собой, добавил: – Там очень неуютно…

Что-то помешало продолжению разговора, но хорошо помню, что состоялся он вскоре после его болезни. У меня сложилось впечатление, что именно после этого нелепого случая с лодкой здоровье Алексея Николаевича надломилось. Способствовали этому, по-видимому, и осложнившиеся отношения с Брежневым, Черненко, Тихоновым, Устиновым… Начало пошаливать сердце. Через год или два у него случился сильный инфаркт, затем, в октябре 1980 г., второй, еще более тяжелый, и в декабре Алексея Николаевича не стало.