Вадим Парсамов - Декабристы и русское общество 1814–1825 гг.

Изменения во внутренней политике Александра I Фонвизин связывает с изменениями во внешней политике. Считая, что начало войны России против наполеоновской Франции в 1805 г. не было необходимым и объяснялось «честолюбивыми желаниями военной славы» молодого царя, Фонвизин вместе с тем показывает, что вплоть до 1815 г. во внешней политике Александр руководствовался либеральными идеями. Ситуация изменилась с образованием Священного союза в 1815 г. и с постепенно возрастающим влиянием на Александра I политической системы австрийского канцлера Меттерниха, характеризуемого следующим образом: «Один из самых хитрых и глубоких политиков, но абсолютист и аристократ в душе, враг политического прогресса и свободы народов» [782]. Постепенно влияние политических принципов Меттерниха стало проявляться и во внутренней политике Александра I. Этим объясняется расхождение и дальнейшее противостояние членов тайных обществ и правительства в России.

Движение декабристов Фонвизин рассматривает как прямое продолжение реформаторских намерений царя и считает, что «в первые годы царствования Александра I он, конечно, не задумался бы объявить себя главою Союза благоденствия» [783]. Под Союзом Благоденствия Фонвизин понимает тайное общество, возникшее в 1817 г. вместо Союза Спасения и продолжавшееся до 1825 г. Об изменениях, произошедших в истории тайного общества после Московского съезда Союза Благоденствия, Фонвизин говорит нарочито невнятно и практически сводит их всего лишь к усилению конспирации: «Членам его предписано было поступать осторожнее в самой пропаганде, избегать всякой переписки по делам Союза, а ограничиваться одними устными сообщениями чрез путешествующих членов и вообще стараться покрывать существование Союза непроницаемою тайною» [784]. Восстания 14 декабря 1825 г. в Петербурге и 29 декабря – 3 января 1825–1826 гг. на юге Фонвизин склонен объяснять ситуацией междуцарствия, нелюбовью военных к великому князю Николаю Павловичу, т. е. достаточно случайными или субъективными обстоятельствами, не имеющими корней в предшествующем движении.

В этом, как и в оценке декабризма в целом, Фонвизин почти полностью солидаризируется с известными ему работами на эту тему М. С. Лунина и Н. И. Тургенева. Главной побудительной причиной изложить именно такую версию событий для него, как и для его товарищей по движению, стало нежелание мириться с тем, что потомство будет судить о них по тенденциозному Донесению следственной комиссии, сделавшему все, чтобы представить декабристов заговорщиками, не имеющими корней в родной истории и стремящихся исключительно к цареубийству. Опровергая подобную точку зрения, Фонвизин, как и Лунин и Тургенев, старается вписать декабризм в контекст русской истории и показать его связь с реформаторскими намерениями Александра I. При этом автор остается в рамках чисто политического решения проблемы свободы и соотношения России и Европы. Свобода для Фонвизина, как и в годы декабристского движения, ассоциируется в первую очередь с конституционным устройством государства, а Западная Европа – с нормальным путем политического развития. Политический же строй России признается аномальным, тяготеющим к восточному деспотизму. В этом Фонвизин малооригинален. Более интересным представляется то, что эти традиционные для декабристской рефлексии представления он увязывает с социальными вопросами, которым в декабристский период внимания практически не уделялось.

Почти все идеологи декабризма, пожалуй за исключением одного Н. И. Тургенева, вопросы социального переустройства России подчиняли проектам ее политического переустройства. В этом не следует усматривать какую-то ограниченность русских мыслителей и политиков александровской эпохи. Такого рода представления объясняются переходным характером революционной и постреволюционной эпохи в Европе. Социальные последствия Французской революции XVIII в., в отличие от политических, сказались не сразу. Бурная эпоха наполеоновских войн, тяжелый и во многом неясный период Реставрации, сопровождавшийся быстрой сменой политических курсов и программ, – все это замедляло становление стабильного социального порядка. Только июльская революция во Франции 1830 г. позволила увидеть новые социальные проблемы и поставить их в центр общественной мысли. Именно с этого времени социализм как идейное течение быстро распространяется по Западной Европе и начинает проникать в Россию. Фонвизин, находясь в Сибири, не остался в стороне от этих новых веяний. Его изолированное положение, с одной стороны, замедляло его знакомство с новейшими социальными теориями, а с другой стороны, он был более свободен в их оценках и анализе.

В его статье «О коммунизме и социализме» (1849–1851) дано иное по сравнению с его же «Обозрением политической жизни в России» понимание проблемы «Россия – Запад». Если в политическом и гражданском отношениях самодержавная и крепостническая Россия отстает от конституционной Европы, то в социальном плане у России имеются определенные преимущества, объясняемые различием исторических путей России и Европы. В результате изучения современного ему устройства европейских государств и чтения социальной литературы Фонвизин понимает, что установление политических свобод само по себе не гарантирует ни справедливого внутреннего устройства, ни социальной стабильности. Отношение Фонвизина к социалистическим и коммунистическим идеям двойственно. С одной стороны, он разделяет их критику современного буржуазного строя: «Нельзя не признать основательными упреки их, что везде общество находится не в нормальном состоянии, что интересы страждущего большинства во всех землях принесены в жертву благосостоянию меньшего числа граждан, которые по положению своему в обществе, богатству, образованности, если не по праву, то существенно составляют высшее сословие, участвующее в правительстве и имеющее решительное влияние на законодательную, исполнительную и судебную власти» [785]. С другой стороны, позитивная часть социалистического учения, направленная на преобразование общества, вызывает у Фонвизина скепсис: «Это несбыточные мечты-утопии, которые не устоят перед судом здравой критики» [786].

Эпиграфом к этой статье Фонвизин взял слова В. Гюго: «Si vous voulez combattre le socialisme, enlevez lui sa raison d’être» [787]. Иными словами, Фонвизин, понимая гибельный путь социализма, предлагает не бороться с ним репрессивными мерами, а устранить его исторические причины. Питательную среду для распространения социалистических идей, представляющих представляющую главную угрозу социальному порядку, Фонвизин видит в европейском пролетариате: «Пролетарии – эти жалкие бездомники, по большей части почти без религии, без правил нравственности, почти одичавшие <���…> ненавидя настоящий порядок общества, не обеспечивающий ни их настоящее, ни будущее, только и жаждут ниспровержения всего существующего, надеясь в социальном перевороте обрести улучшения своей бедственной участи» [788]. Генезис европейского пролетариата Фонвизин усматривает в феодализме, точнее – в истории развития феодальных городов, пользовавшихся относительной свободой и внутренним самоуправлением и предоставлявшим убежище селянам от притеснения их феодальными сеньорами. Попадая в города, эти люди, лишенные собственности, становились городской чернью. В их среде и зарождался современный пролетариат.