Коллектив авторов - Пикассо сегодня. Коллективная монография

Мне приходится пропускать целые звенья моих наблюдений и выводов по поводу картины Веласкеса. Ограничусь только несколькими пунктами. Картина Веласкеса «Менины» есть своего рода философское рассуждение в красках, изначально адресованное не толпе и не ученым согражданам, а одному-единственному зрителю, а именно королю, правителю империи и отцу Маргариты, который повесил эту вещь в своих приватных покоях и до самой своей смерти в 1666 году видел ее постоянно. То есть для него она имела совершенно особый смысл. Какой же смысл там можно было так близко принять к сердцу? Дело не только в том, что запечатлена любимая дочь поздних лет. Дело еще в том, что картина Веласкеса заключает в себе, как я полагаю, некое послание о судьбах короны и судьбах страны.

Главные события и смыслы сосредоточены на первом плане картины. Ближний слой, первый ряд фигур, плюс самый центр, в котором находится принцесса – вот где сосредоточены смысловые узлы. Далее в глубину – хор и зрители. Разбирать их связи, послания, интерпретировать роли принцессы, ее свиты и далеких отражений короля и королевы в зеркале на задней стене, как и значение тех картин, которые там помещены на стену заднего плана – это сейчас не моя задача. Эти сложные визуально-концептуальные построения есть задача для специального обстоятельного разбора. Пока же позволю себе голословно утверждать, что главные герои картины – это сам художник, занятый работой над неведомой картиной, а также двое самых малочиновных, самых низкопоставленных участников сцены – это карлик по имени Николас (Николасито) и пес по кличке Леон. То есть первый ряд фигур. Слева – художник, справа – шут и пес.

Тот факт, что собаку из породы испанских мастифов звали Леон, что означает «лев», тоже не пустяк. В этой картине мы всех знаем по именам, и это важно; картина невыдуманная, она принципиально достоверна, и наличие имен в данном случае существенно. Имя собаки тоже имеет значение. «Леон», «лев» есть слово символическое и геральдическое. Ядром испанской империи явилось королевство (ныне область) Кастилия и Леон. В гербе этой области имеется целых два льва, ставшие на дыбы – лев кастильский и лев «леонский».

Мощный зверь по имени Леон сквозь дремоту поворачивает голову, ощущая толчки крошечной туфельки малютки-шута. Проказливый «труан» стремится позабавить принцессу и прочих присутствующих, напоминая о строгостях этикета. Как можно так нагло дремать в присутствии высоких особ? – как бы произносит шутник и затейник, пихая своей миниатюрной ножкой могучего ручного зверя. Это, так сказать, внешний анекдотический смысл происходящего.

Есть и другие смыслы. Всякий подготовленный зритель тех времен моментально улавливал, что изображение собаки есть иносказательное указание на верность подданных, на силу и защиту. За двадцать лет до «Менин» был написан охотничий портрет восьмилетнего принца Балтасара Карлоса, и там тоже рядом с юным инфантом находится мощный пес, верный слуга и охранник. И это тоже не просто так, а со смыслом. Верный пес – это преданные подданные, это страна, которая будет биться за свои символы и свою идентичность, то есть за наследника.

В картине «Менины» пес Леон явно имеет существенную смысловую функцию, разлегшись на первом плане и загораживая подход к принцессе справа – подобно тому, как высокий мольберт художника закрывает подход к ней слева. Девочку окружают друзья, они не дают подойти к ней [607].

Скорее всего, забавный малыш Николасито здесь толкает своей туфелькой не просто конкретного дворцового пса. Самое сильное и боеспособное существо в этой картине – это именно мастиф Леон. Современные представители этой породы имеют метр с лишним высоты в холке и более ста килограммов крепких мышц, оснащенных мощной пастью с внушительными зубами. Но единственный настоящий боец в картине дремлет. И только маленький дурачок в шелках и кружевах пытается его разбудить, картинно всплескивая своими бледными тонкими ручками. Вероятно, речь идет не только о придворном этикете, не только о шутовской выходке. Вот уже полтора десятка лет как судьба династии под угрозой, дела идут плохо, империя трещит по швам. Это было понятно всем и каждому, а что и как надо делать – большой вопрос.

Тщедушный шут Николасито, который выглядит почти как восьмилетний мальчик, и затевает веселую возню с собакой в дворцовых покоях короля, не просто забавляет юную принцессу, он имеет еще некую особую, скрытую и до сих пор мало понятную нам функцию в том зрелище, которое разворачивается перед нами в картине «Менины».

«Труан» шутит и развлекает своих хозяев, он дурачится, но тема дурачества вполне серьезна. Это политическая буффонада. Шут дурачится на манер венценосных повелителей Европы, которые в Новое время усвоили манеру шутовского оформления своих политических деяний. Тут опять же приходится пропускать целые страницы. А именно страницы о новом типе власти и доминации в эпоху «реальной политики». Сильные мира сего в Новое время усвоили тип поведения «венценосного шутовства». Власть теперь дурачится и шутит, как это делали Генрих Наваррский и кардинал Ришелье, Петр Великий и Фридрих Прусский, и прочие реальные политики Нового времени. Шутовство сделалось важной и содержательной составной частью новой реальной политики. Политика переставала быть священнодействием, она обретала новые лики и личины.

Королю Испании Филиппу Четвертому, которого мы смутно различаем в далеком зеркале в виде усатого осанистого господина, было далеко до немецких, французских и русских рекордов, хотя и здесь надо сказать, что политически значимые дурачества были обязательной составной частью работы реального политика нового времени. В церемонном Мадриде разыгрывались в годы жизни Веласкеса шутовские придворные капустники с участием самого короля и его высокопоставленных приближенных.

Карлик из свиты принцессы валяет дурака именно на тот манер, как это делалось прежде при мадридском дворе, как это делали в молодости и король, и его верный наперсник и фаворит, граф-герцог Оливарес. Они были непрочь отколоть шутейные номера и повеселить окружающих. Те времена ушли, король уж не тот, Оливарес умер в изгнании. Карлик напоминает о тех временах, об ушедших. Проснись, Леон! – говорит малыш Николас, – поднимись, лев Испании, звучит в подтексте. Присутствующие наверняка улавливали этот скрытый смысл. Карлик веселит девочку-инфанту. Стоящий по другую сторону сцены художник способен понимать, что речь идет о серьезных делах.

Король и королева превратились в далекие смутные отражения в зеркале. Их присутствие виртуально. Монархическая власть стала призрачной. Империя дробится, отпадают ее части, мощные враги унижают ее. Франция при Ришелье начала большую игру против испанцев, а в правление Людовика Великого игра эта была выиграна. Наступают тяжелые времена, и главная великая держава Европы начинает превращаться в застойное захолустье Европы. При дворе пытаются делать хорошую мину при плохой игре. Бледный и хилый дурачок безнадежно пытается разбудить Леона, «льва». Смотреть на эти вещи и потешно, и грустно. В том и заключена миссия художника, его главное дело, чтобы сказать эти вполне понятные и важные вещи.