Павел Моренец - Смех под штыком

Вышли за станицу, начали подниматься по дороге на Адербиевку, разбрелись и, будто в экскурсию отправились, бегают, балуются, оглашают воздух веселыми криками.

Но Илья неудовлетворен своим кубанским походом. Он рассчитывает наладить оборону побережья и снова уйти на Кубань.

Отдохнули после первого боя орлы Вороновича, дня через три все как один в строй вернулись и с новыми силами двинулись в наступление.

За первое февраля прошли семь верст до Мацесты.

За второе февраля отмахали еще семь верст до Сочи. И обложили его к вечеру со всех сторон. Постояли до утра — и с флагами торжественно вступили в город. Впереди — патрули. Воронович — на коне. Город взят.

А войска белых, три батальона, никуда и не думали пробиваться. И младшие офицеры остались: Воронович — сам полковник, — своих не обидит. Уехали лишь старшие офицеры, налегке, с чемоданишками. Остались и 4 орудия.

Воронович уже научился руки по-наполеоновски назад закидывать. Еще два-три боя — и походку его усвоит.

Вечером и Комитет освобождения пожаловал; расположился в Ривьере. Поселился там и Воронович. Обстановка министерская. Виды величественные. Полная иллюзия, что началась история Нового Рима.

Стемнело. Крестолюбивые «борохлить» начали. Воронович приказ отдал: темные, дескать, силы подкапываются под великие завоевания… Словом, обвинил пленных, пригрозил расстреливать их за грабежи и самочинные обыски.

А зеленые отряды пошли на Туапсе. Во главе их — красные командиры. В их рядах бойко шествуют вчерашние враги их — пленные.

4-го февраля подошел английский миноносец и остановился против города на расстоянии пушечного выстрела. Сочинцы забегались, к бою готовиться начали, пару пушчонок на него направили, а он — с добрыми намерениями: стоит себе, покуривает. Спустил шлюпку. Воронович с террасы своей виллы в бинокль наблюдал — побежал к пристани встречать гостей.

Группа английских офицеров представилась пред его ясные очи и один из них вопросил:

— По приказанию верховного комиссара Великобритании, я должен выяснить, кто занял город.

Воронович весь затрепетал от гордости:

— Черноморским ополчением, которое находится в состоянии войны с Деникиным, — и пригласил их в Ривьеру.

Пусть увидят, ощутят ее величие, сравнят со своим Вестминстерским дворцом в Лондоне и сделают из этого соответствующие выводы.

Пошли. Тут и соперник его, Филипповский, председатель Комитета освобождения, присоединился. Англичан интересует:

— Давно ли русские оставили город?

А Воронович и тут марку выдержал:

— Сочи попрежнему в русских руках. Это восставшие крестьяне Черноморья изгнали войска Добровольческой армии.

Но англичан эта петрушка не интересует, они хотят знать, в какой мере нагрешила грузинская меньшевичка. Воронович с достоинством отвечает:

— Ни в какой.

В таком случае, их интересует программа. Не думает ли вновь созданное правительство об отторжении Черноморья от России.

Им растолковали, что они всегда стояли за единство с Россией, но до полной победы над Деникиным и советской властью Черноморская республика будет жить самостоятельно; что они не признают диктатуры ни справа, ни слева.

Но англичане все-таки недоумевают: откуда оружия столько взялось у них, чтобы победить непобедимых.

Им, конечно, отвечают, что начинали, так сказать, с голыми руками, с тремя сотнями винтовок, а больше ничего не было, теперь же доблестное войско все имеет.

От такого ответа англичанин покраснел и говорит:

— Если вы в состоянии поддерживать порядок, мы признаем политический переворот, но вы должны дать гарантии, что жизни и имуществу военно-пленных и иностранцев не будет угрожать опасность.

— Мы не следуем примеру Деникина, никого не расстреливаем. Безопасность иностранцев вместе с имуществом также гарантируем.

Тут уж англичане окончательно растерялись, позволили прокатить себя на автомобиле по городу, после чего они, успокоенные видом цветущих, ничего не потерявших дачниц, уехали.

А Воронович передал командование одному из своих помощников грузинскому полковнику и отправился к своей гвардии — курортному крестьянству, чтобы готовить их к новому с’езду. Он устраивал по селам сходы, где его родимые дезертиры выносили резолюции единогласные о войне до победного конца над Деникиным и о братском союзе двух республик — молодой Черноморской с более пожившей, Кубанской.

Союз этот обещал быть плодотворным, да Кубанская рада вела игру надвое: одним махом целовала спереди Деникина, сзади — Вороновича.

Не успела молодая республика оформиться, как уже пограничный инцидент с Грузией получился. Пришлось Вороновичу выехать в Гагры, а там только посмеялись: пошутили, чтобы вытянуть его туда, показать его высокому гостю, английскому верховному комиссару, генералу Кейз.

Генерал Кейз пытался склонить его к примирению с Деникиным.

— Ведь поражение Деникина есть торжество большевиков. Разве вы этого хотите?

О нет, конечно. Воронович потому и спешит, чтобы не дать Красной армии занять Черноморье.

— Но русская армия Деникина еще не разгромлена. Получите Сочинский округ и не тревожьте его.

Но Воронович непоколебим: он — обладатель доблестной крестьянской армии:

— Никаких разговоров о мире. Комитет освобождения считайте правительством всей Черноморской губернии. Но мы идем на уступки. Мы требуем освободить побережье только до Михайловского перевала, но войска оттянуть в Новороссийск и дать гарантию не нападать на нас.

О чем люди толкуют: побережье от Туапсе до самого Геленджика уже в руках красных. Но дипломаты ничего не знают и делают вид, что все знают.

— Но Деникин не отдаст Туапсе. И как вы надеетесь удержать Черноморье?

— О, сил у нас хватит: обширная территория, естественные границы, Кубань в тылу большевиков. Кубано-Черноморская республика сумеет отстоять себя.

Сбавил тон верховный комиссар, начал юлить:

— Согласны вы на мирные переговоры с радой?

— Мы находимся в добрососедских отношениях с Кубанью. Комитет освобождения предложил раде начать переговоры.

— В таком случае, может быть, господин Воронович поедет в Екатеринодар для немедленного заключения соглашения с радой?

— Согласен. Но я должен получить в Сочи полномочия.

Генерал Кейз рад находке, не отпускает ее от себя, усаживает ее на свой миноносец и везет в Сочи. Но шторм помешал туда заехать, и повез Кейз безполномочного вождя в Новороссийск.

Оставил свою находку в собственном кабинете, в домике директора цементного завода, а сам начал хлопотать о признании ее властям. С’ездил к генерал-губернатору Лукомскому — вернулся расстроенный: тот требовал выдачи находки. Генерал Кейз сам поехал к Деникину в Екатеринодар — и оттуда вернулся расстроенный. Деникин и слышать не хочет про какого-то Вороновича, не разрешает договариваться с радой и требует от Черноморской республики сложить оружие, в награду за что обещает провести скорое и правое следствие. Он передал также Кейзу, а по сути — Вороновичу, что его зеленые разбиты на Лоо и положение на фронте изменилось.