Павел Моренец - Смех под штыком

У Ильи много приключений было и тоже с веселым концом. Утром сходил он на толкучку, выбрал там в лавочке пальто с воротником под каракуль и шапку. Свое оставил взамен. Доплатил почти полную цену. Купил «для фасона» трубку, табаку.

Вернулись в Ростов. Остановились на новых квартирах в разных частях города.

Снова встречи с Анной и Еленой. Принялись они обсуждать военный план Ильи. Дело совсем новое, и кровавое. За успехи и промахи будут расплачиваться поверившие в его опыт. А какой у него опыт? На германской войне только мишенью служил, а в боях не участвовал. Ученье в старой армии кое-что дало. Главное — военное воспитание. Устанет человек — мочала, а поставят его в строй да скомандуют — куда усталость делась: бодрый, помолодевший. Приказали — хоть тресни, а сделай. Разговаривать «по поводу» и «на предмет» уже не станешь. Брюхо пузырем не распустишь: фельдфебель раз-другой сапогом двинет — и в неделю брюха, как не было. Идешь в строю — забудь, что ты Илья. Ты — второй взвод первой роты. И этот взвод «рубит ногу», чтобы стук был, а не дробь, иначе гусиным шагом нагуляется такой взвод; идет взвод покачивается, как чудовище, дыхание даже в такт. Вот тут-то и сила. Долго обламывали Илью, упорно отказывался горло драть, голову задирать и «ногу держать», но попался умный начальник, внушил лекциями — и сдался Илья, обтесался, и произвели его в офицеры.

Офицеришка из него был прескверный: ни скомандовать, как следует, ни подтянуть солдат — напротив, все за панибрата с ними норовит. А уж парад! Минуты на парадах, это — самые черные его воспоминания: на него со всех сторон смотрят, а он должен горланить, шашкой без толку размахивать; начальство жри глазами, а от солдат не уходи дальше установленной дистанции. Это казалось ему невозможнейшим издевательством над человеком.

Вот и вся его учоба. А ведь пошел он в армию добровольцем. Восемнадцатилетний мальчишка, он по-своему решил, что нужно разбить немцев и встретить революцию там, где он будет наиболее полезен. Насчет немцев ошибся, но революция пришла.

Гражданская война. Тактика казаков: базы, набеги, неуловимость. Над этим подумал. Этому в старой армии не учили. Но командовать не приходилось.

В боях и узнал себя. Прежде считал себя простофилей, мягкотелым, с придурью. Но попадает в бой. Что за чудо? В разгаре боя скачет на тачанке с пулеметом далеко вперед цепей. Пулеметчики в ужасе тянут за вожжи: «Стой, с ума сошел?» — а он выхватывает винтовку: «Едем! Или пристрелю!» И голос чудовищный…

И так каждый раз. Его засыпают дождем пуль, гвоздят из орудий снарядами, а ему нипочем: он рвется вперед, для него мучительно быть в рядах. И ведь главное — спокоен в бою, рассчитывает каждую мелочь. Тут-то и решил Илья: годится он в командиры.

А теперь — Анна и Елена. Жуют его план. Что они понимают в боевой тактике? Анна, положим, умнее — отмалчивается, а Елена уперлась: во что бы то ни стало побороть Илью. А он ведь деспот, не терпит возражений, ненавидит ее длинный нос, и все-таки убеждает.

Чего он добивается? Сейчас он и сам не может сказать точно: боевая обстановка подскажет. Но все-таки предусматривает три положения: фронт далеко, красные наступают, красные под Ростовом. В каждом положении нужна особая тактика. Если фронт далеко — восстание бессмысленно, нужно действовать мелкими группами, нападать на поезда с вооружением, на военные склады.

Другое дело — красные наступают. Тут можно такие отряды увеличить, нападать на слабые гарнизоны.

И если красные близко, тогда стянуть всех надежных, вооружить сколько можно рабочих — и поднять восстание, а попутно вокруг с отрядами гулять.

Елена твердит свое:

— Что значит: если? Вы — без если. Наметьте определенный план, что нужно делать.

— Да невозможно без если. Нельзя плясать и на свадьбе и на похоронах.

Но какой же это план: если да если.

Надоело Илье спорить — задумался: стоит ли бесцельно подвергать себя опасности?

Он и прежде не раз ловил себя на мыслях, казавшихся ему малодушными. Главная задача подполья — вооруженное восстание. Но ведь завод не поднимешь, если свяжешься с десятком рабочих. Как развернешься, если по заводам насажены шпики? А поднимешь — так немногих. Кто рискнет итти на обреченное дело, когда фронт далеко, в городе войска?

Агитация? Но говорить нельзя. А писать воззвания — достаточно одного-двух подпольников. Почему не заняться всем остальным боевой работой? Но как? Ведь для этого нужно сколотить хотя бы мелкие, по нескольку человек, группы.

Собрались, положим, пять-десять подпольников темной ночью на квартире. Револьверы, бомбы в руках. Ведь страшновато брать на себя сразу опасную задачу, когда нет опыта, нет боевой спайки. А рискнешь, нападешь на какое-либо учреждение, на боевой пост — ничего не захватишь, нужно поскорее распыляться, и под свист стражников, под стрельбу облав — бежать. Легко сказать: распыляться. Тебе опасность, а ты бежишь от вооруженных товарищей, рискуя быть прибитым из-за угла обывателем.

Но решили собраться за городом, чтобы на облаву не нарваться. Что там делать? — Нечего. Наметить себе операцию вдали от города, в глуши? Но когда же вернешься домой? Да и зачем возвращаться туда, откуда ушел, где становиться беззащитен?

Так какой же смысл сидеть в этом городе? В глуши нет облав, мало шпиков, да и те — глупые, пьяные. В одном месте наработали ребята — и ночью долой, а нет — проходящим товарным поездом укатили. Там можно начинать с мелких задач и переходить к большим.

Но где подберешь для такой работы товарищей? Подпольники не согласятся развалить ростовскую организацию. А среди городской рабочей молодежи много ли найдется охотников? Ведь хоть и менее опасна эта работа, но для этого нужно решительно порвать с семьей, с городом, с прошлым.

Видит Илья — тупик. А в Ростове — беготня с выпученными глазами: растет подполье, больше треску, все яростней шпики.

Но страшнее всего, когда среди подпольников окажется подозрительный. Вот хотя бы Сачок. Он и работает почти с первых дней подполья, и достать — бумаги ли, шрифта, револьвер, печать — на это он мастер: большие у него связи в городе. Слесарь. Как-будто и это не плохо, но в Донбюро и Елену, и взбалмошного курьера предупреждали, что Сачок «замки отпирать умеет». Елена передала об этом кому нужно, а курьер самому Сачку да еще на собрании ляпнул. Тут и поднялось. Друг на друга наседают, кричат, курьер с револьвером — к Сачку. Ну, словом, — дискуссия. Осталось подождать пока облава подоспеет наводить порядок.

Можно ли после такой сцены рассчитывать, что Сачок при случае жизнь свою отдаст за товарищей? Да и был ли он надежен?