Павел Моренец - Смех под штыком

Петренко — горячий агитатор, прямо за сердце хватает. Каждый в группу просится — отбою нет:

— Примай в группу. Не будэ нам життя от кадетив. Хотим защищать свою Архипку до последней капли трудовой крови.

Петренко прощупывает каждого, а отряд сам по себе все пухнет. Три дня прошло, глядь — сто двадцать бойцов в группе. Да с такой армией никакая сила не возьмет Архипку!

«Гарнизовались» зеленые по хатам, никак не опомнятся от радости, а Петренко их покой охраняет. На телеграфе посадил своих людей, чтобы кто не постучал в Геленджик: дескать, выручай — зеленые пришли. Нескольких эс-эров израсходовали. Попа, того самого, что в январе агитацию с амвона разводил, баб с солдатами сводил, крестом на эти дела благославлял — тоже шлепнули.

Жили бы зеленые так до прихода красных, да кадеты, сволочь этакая, не дают покоя добрым людям: на третий день существования независимой архипской республики, вызвал самого Петренко к прямому проводу начальник геленджикского гарнизона полковник Грязнов. Подошел к проводу Петренко, телеграфист застучал на аппарате и начал растяжно читать, передавая слова полковника:

— Вы — начальник гарнизона Архипки?.. Вы — Петренко?

— Да. Что вам угодно? — диктует в ответ Петренко.

— Я — полковник Грязнов. Вы не бойтесь.

— Бояться царских крокодилов я не намерен.

— За что вы убили священника, старшину и учителя?

— Вы забыли, полковник, спросить за Кальбача. Мы его тоже, как гада, пристрелили.

— Что вас ждет впереди?

— То, что вас, полковник. За каждого расстрелянного вами крестьянина буду расстреливать пять ваших.

— Что ждет крестьян и их семьи?

— Вешалка, шомпола, плети, издевательство, — то, на что способна вся белая сволочь.

— Мерзавцы, трусы, зайцы! Вы способны лишь стрелять из-за кустов! Выходите на открытый бой!

— Дайте нам ваши пулеметы, патроны и тогда поборемся.

— Завтра буду в гостях.

— Жду в засаде.

На прощание покрыли друг друга.

Тут, как на беду, с самого утра дождь полощет, о всходах заботится, чтоб урожай лучше был. Да на какой чорт этот урожай, если его кадеты пожрут. Хмурое небо тоску нагоняет. Забился бы куда-нибудь, в сарай под сено что ли, да ведь раскопают белые, штыками выгонят оттуда.

Забегались зеленые, сердце раздирается: тут детишки под ногами мешаются, ревут; жена плачет, недоумевает:

— Що ж це за дило, нашкодили та й вбегаете; а нам як же? Чи детишек в торбу сажать, та следом бежать?

А зеленые сами не свои: и так нехорошо, и оставаться же нельзя — повешают. Пусть женам шомполов, может, немного дадут, тем дело и кончится.

Петренко всех гоняет. Приказал телеграфистов снять, провода на девятой версте перерезать, и поставить там пост, чтобы никто не исправил.

Собрал весь отряд — скоро сбежались; чуют: конец подходит. Снял все посты — и двинулся в поход навстречу врагу к Пшадскому перевалу. Всех неподготовленных отправил в штаб, в Левую щель, чтобы других не разложили.

Льет вода за воротник, катится холодными струйками за спину, а итти нужно. Зеленые нахмурились: уж семьи свои защищать до последнего будут. Но грязь же в горах невылазная; брюзжит, шумит дождь — ни прилечь, ни присесть; перемучаются зеленые — не смогут облаву прогнать. Пришлось остановиться под Пшадским перевалом, на Текосе, а вперед послать разведку.

Только ушли зеленые из Архипки — растерялись бабы, старики, обезумели от приближающегося часа жестокой расправы. Пригнали из стада коров — бегут они, раскидывая несгибающиеся ноги, мычат, зовут своих телят… Бабам не до молока; выгоняют из базов телят, коз, свиней, спускают с цепи собак; старики запрягают лошадей, наваливают на подводы сундучишки с барахлишком, набрасывают туда плачущих детишек. Воют собаки, мычат коровы; ужас передался от людей к животным. Понеслось, загрохотали, побежало все из Архипки в горы, в лес, в Левую щель. Забили ее табором; рев, вой, стон эхом разносится далеко по горам, терзает зеленых. И здесь не защита: из ущелья никуда не уедешь, да в страхе разум потеряли: бежать, бежать куда-нибудь…

Разведка из-под Пшады донесла Петренко, что полковник Грязнов со своим карательным отрядом в Пшаде. Наступила ночь, тяжелая, мучительная. Каждый думал свое, молчание давило. Видит Петренко — не в себе его вояки. Взяло его раздумье. Разбегутся. Развалится группа. Расстреляют патроны, а в налеты не с чем ходить, защищаться нечем будет. Эту облаву разобьешь — еще больше обозлятся белые, силы стянут, раздавят.

Ад’ютант надежный человек, коммунист, а не решается делиться с ним Петренко: не поймет. Эх, кабы да силу, да солдат-фронтовиков, да связи с подпольем — вот тогда бы развернулся во всю ширь. А теперь… рано еще в бой вступать: сил мало.

Вторая разведка донесла, что белые боятся итти на Архипку. Но Петренко не поверил этому, и к утру ожидал кровавой схватки. Знал хорошо, что пшадские проводники-кулаки сумеют обойти его группу. Никому ни слова — и отвел свой отряд в сторону за полверсты, а на шоссе караул усиленный поставил. Разослал вокруг разведки, расставил посты.

Улеглись зеленые, точно в землю вросли. Зловеще проносились над головой черные птицы… Где-то обреченно стонала сова. Петренко отправился проверять посты. Вышел на шоссе — нет караула. Излазил вокруг, обшарил одинокие спрятавшиеся в темноте хаты — нет нигде. Может-быть, белые вырезали и прошли дальше? Гложет тревога. Наконец, нашел караул в полном составе: спрятались в хату, вином наливают себе храбрости. Петренко пригрозил начальнику караула расстрелом и послал снова караул на место.

Вернулся к отряду — храпит с присвистом непобедимое; не устояли против сладостного сна.

Петренко разгоняет свой сон, сворачивает одну за другой сигары из листьев турецкого табака, дымит — не может накуриться…

На рассвете забылся, уснул.

Слышит — толкают его, треплют за шинель, в уши кричат: «Товарищ Петренко, товарищ Петренко!» Открыл глаза — бледно вокруг. Топчутся перепуганные зеленые. Стрельба гулко рвет воздух, перекатывается по ущельям, горам.

Сейчас же послал взвод зеленых в сторону стрельбы. Через полчаса ему донесли, что отряд белых, человек в двадцать пять, прошел через Пентисову щель, чуть ли не около отряда, и засел в канаве шоссе. Караул зеленых, заслышав грохот подвод и, решив, что на него двигаются главные силы белых, бросился бежать по шоссе, наскочил на засаду белых, те их встретили залпом — и почти весь караул остался на шоссе; шесть человек было убито.

Петренко собрал свой отряд и повел его назад, защищать Левую щель. Устроил засаду в воротах ущелья и стал поджидать гостей.

А вода сверху хлещет, грязище невылазное: зеленые измазались в нем, таскают бревна, ветви бурелома, делают себе настилы, навесы, чтоб и присесть, и прилечь можно было, и сверху не заливало.