Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин

Классовский заметил выдающиеся способности Петра Кропоткина и настойчиво советовал ему поступить после окончания корпуса в университет. «Вы будете славой русской науки», - говорил он ему. Действительно, у Кропоткина проявился интерес к науке. И с самого начала этот интерес был разносторонним.

С большой теплотой вспоминал Кропоткин выезды в летние лагеря в Петергофе. Там занимались топографическими съемками, которые доставляли ему «невыразимое удовольствие». И вот что его привлекало: «Независимый характер работы, одиночество под столетними деревьями, лесная жизнь, которой я мог отдаваться без помехи…»

Пригодился гимназический опыт в рисовании географических карт. Петр снабжал всех своих одноклассников маленькими карточками-шпаргалками, так что составился целый миниатюрный атлас.

Другая самостоятельная работа была сделана по физике. Преподаватель физики Чарухин предоставил Кропоткину право составить по конспектам своих лекций большую часть нового учебника. С таким же энтузиазмом он занялся и химией, организовав с четырьмя одноклассниками нечто вроде лаборатории, в которой ставились самые опасные опыты.

Еще на втором году учебы в корпусе Петр увлекся историей. Он даже составил для себя по записям лекций и учебникам свой собственный курс по истории раннего средневековья. А когда его глубоко интересовал какой-то частный вопрос этой истории, он проявлял большую настойчивость, добивался разрешения пользоваться столичной Публичной библиотекой, куда воспитанники средних учебных заведений не допускались. Здесь он работал с первоисточниками, написанными на старофранцузском и старонемецком языках.

Вот пример, который относится к его социологическим увлечениям, впервые также проявившимся в годы учебы в Пажеском корпусе. Во время летних каникул брат Саша, занимавшийся тогда политэкономией, посоветовал Петру сделать статистическое исследование ярмарки Мещевского уезда, ежегодно проходившей в селе Никольском, чтобы определить ее оборот. И Петр проделал эту достаточно серьезную работу.

Ярмарка собиралась в Никольском в июле, в день Казанской божьей матери, в храмовый праздник местной церкви. Накануне площадь, обычно пустынная, кипела жизнью. Сооружался наскоро длинный ряд навесов, лавки для разного мелкого товара. В земле вырывались ямы для походных кухонь, готовивших щи и кашу для всей ярмарки: и для продавцов, и для покупателей. А тем временем по дорогам, ведущим к Никольскому, брел скот, грохотали телеги и возы, груженные нехитрым товаром: глиняной посудой, бочками с дегтем, домоткаными холстами, ситцем, пенькой, нитками, лентами, платками, сапогами, хлебом, пряниками… В каменном сарае был оборудован трактир, рядом - три новых кабака. И после торжественного молебна ярмарка открывалась.

Юный Кропоткин, в котором многие крестьяне узнавали молодого барина, с тетрадкой обходил всех приехавших торговать и записывал «привоз» - сколько какого товара поступило. А потом так же тщательно спрашивал всех, какая выручка получена. Так сложился определенный баланс торговых операций. Можно было делать какие-то выводы. И вот главный: «…здравый смысл и способность быстрого русского крестьянина, выяснившиеся мне в эти два дня, произвели на меня глубокое впечатление». И еще один вывод сделал юный Кропоткин из своего общения с крестьянами на Никольской ярмарке. Он обнаружил дух равенства, присущий крестьянскому миру в отношениях с кем бы то ни было: «Никогда я не наблюдал в русском крестьянине того подобострастия, ставшего второй натурой, с которым маленький чиновник говорит о своем начальнике или лакей о своем барине» 1. Кропоткин возвратился в Петербург с первым научным социально-экономическим исследованием «Ярмарка в Унцовске», зашифровав название реального уездного Мещевска.

1 Записки, С. 73-74.

Столичное окружение приобщало к культуре. Юноша посещал оперы, вернисажи и очень много читал, пользуясь богатой библиотекой сестры Елены, жившей с мужем-юристом Н. П. Кравченко неподалеку от корпуса. Ему особенно близки были тогда стихи Некрасова и романы Тургенева, статьи Чернышевского и Добролюбова, печатавшиеся в журнале «Современник». Все это были «властители дум». Большинство пажей проходили мимо этих идей. Но ум юного Кропоткина их воспринял.

Успешный опыт домашнего «самиздата» Петр решил перенести в Пажеский корпуС. Перейдя в третий класс, он задумал издавать рукописную газету под названием «Отголоски из корпуса». Сделал два номера. Каждый переписал в трех экземплярах и рассовал по столам тех, в ком чувствовал единомышленников. В этих листках утверждалось, что России нужна конституция, обличались непомерные расходы царского двора и злоупотребления чиновников. К счастью, корпусное начальство так ничего и не узнало. А друзья уговорили Петра не продолжать крамольное издание: дело могло кончиться намного хуже, чем просто заключение в карцер.

Воспитанник Кропоткин был склонен к философствованию и размышлениям. Огромное впечатление произвело на него чтение в подлиннике «Фауста» Гете. Он знал многие страницы наизусть. Особенный восторг вызывал монолог в лесу, в котором говорится о величии природы: «ты дал мне в царство чудную природу, познать ее, вкусить мне силы дал…» Потом он вспоминал:

«Бесконечность вселенной, величие природы, поэзия и вечно бьющаяся ее жизнь производили на меня все большее и большее впечатление. Никогда не прекращающаяся жизнь и гармония природы погружали меня в тот восторженный экстаз, которого так жаждут молодые натуры. В то же время у моих любимых поэтов я находил образцы для выражения той пробуждающейся любви и веры в прогресс, которой красна юность и которая оставляет впечатления на всю жизнь…» 1

1 Там же, С. 69.

Двоюродная сестра Варя Друцкая доставала для него «Полярную звезду», издававшуюся А. И. Герценом и Н. П. Огаревым в Лондоне. Альманах назван так же, как и издававшийся декабристами. На его обложке изображены профили пяти повешенных 14 декабря 1825 года декабристов. Этот запрещенный журнал вызывал страшное волнение. В нем - настоящее…

Уже в юношеские годы ощущал он неразделимую связь природы и общества.

Все события общественной и культурной жизни, новинки литературы обсуждались братьями в переписке, завязавшейся между ними, как только Петр уехал в Петербург. Они писали друг другу едва ли не каждый день. Их не по-детски серьезные письма свидетельствуют об огромной внутренней работе. Это было общение двух душ, двух умов, двух формирующихся личностей, очень близких и очень разных.

Александр чувствовал себя более взрослым и покровительствовал брату. Он был менее эмоциональным, в большей степени склонным к рационализму, чем Петр. В письмах тех лет чувствуется определенное лидерство Александра, его стремление при случае наставлять младшего брата; свои же возможности он оценивает очень высоко. А Петр, бесконечно любя брата, с ним соглашался, признавая огромное воспитывающее влияние, которое тот на него оказывал. По существу, так оно и было: «Саша сильно опередил меня в развитии и побуждал меня развиваться. С этой целью он поднимал один за другим вопросы философские и научные, присылал мне целые ученые диссертации в своих письмах, будил меня, советовал мне читать и учиться…» 1