Вячеслав Маркин - Неизвестный Кропоткин

Шпионы ходили вокруг дома Кропоткина, ему посылали провокационные послания, в которых говорилось о якобы отправленных партиях динамита. Петром Алексеевичем даже была собрана целая коллекция подобных писем, и на всех конвертах он надписал «Police Lnternationale». При обыске их у него забрали, но на суде впоследствии представлять не решились. Обыск ничего не дал полиции кроме этих, ею же состряпанных писем. Пока Кропоткина оставляли а свободе, хотя ясно было, что ареста не избежать. В лондонской «Fimes» даже было напечатано сообщение об уже свершившемся побеге Кропоткина из Тонона. Но он отправил в редакцию письмо с указанием своего адреса и с заявлением о том, что не думает скрываться.

Да и обстоятельства не позволяли покидать домик в Тононе. Как и почти десять лет назад, в Петербурге, ареста можно было бы избежать. Но Кропоткин был арестован в тот момент, когда не мог думать только о себе. В его квартире умирал от чахотки брат жены. Он скончался в ночь на 21 декабря. И всего через три часа, на рассвете, в дом ввалились жандармы с ордером на арест. Он просил оставить его с женой, скованной горем, до похорон ее брата под честное слово, обещая к назначенному сроку явиться в тюрьму. Но жандармы были неумолимы. Его увезли в Лионскую тюрьму. Вскоре приехал вызванный телеграммой верный друг Элизе Реклю и друзья из Женевы. За гробом брата Софьи Кропоткиной шла половина населения Тонона, знавшего, кто“поселился в этом тихом городишке и кого арестовали в ту ночь, когда умер мало кому известный молодой русский.

В начале января 1883 года начался полицейский суд над анархистами - членами Интернационала. Им было предъявлено обвинение в принадлежности к Международному союзу рабочих, а не в организации взрывов - тогда подсудимых пришлось бы отдать суду присяжных, который, за неимением доказательств, их, несомненно, оправдал бы. Полицейский же суд имел право вынести приговор до пяти лет тюрьмы просто за нарушение закона о запрещении деятельности Интернационала на территории Франции, изданного после разгрома Парижской Коммуны.

Обвинение не имело практически никаких серьезных оснований. В качестве главных документов на суде фигурировали два частных письма Петра Кропоткина. В одном он поддерживал павшего, было, духом француза-рабочего. Речь в письме шла о наступающих великих переменах, о знаменательной эпохе и прочем. В другом, адресованном молодому тогда башмачнику Жану Граву, ставшему потом известным публицистом, Кропоткин всего лишь объяснял правила французского правописания и пунктуации. Этому письму прокурор посвятил самую патетическую часть своей обвинительной речи, которая вызвала смех подсудимых: «Вы слышали, господа, письмо. На первый взгляд, в нем нет ничего особенного. Подсудимый дает рок грамматики рабочему… Но делает он это вовсе не для того, чтобы помочь бедному работнику в приобретении знаний, которых он, по всей вероятности, и лености не получил в школе… Нет, господа! Это письмо написано для того, чтобы… лучше напитать его ядом анархизма, с единственной целью - сделать его более страшным врагом общества…». Свою речь прокурор закончил возгласом: «Да будет проклят день, когда Кропоткин ступил на французскую землю!»

Вот это да! Что подумал бы гувернер Пулэн, учивший маленького княжича Петю языку, литературе и истории Франции?

Из пятерых, приговоренных к высшему по этой статье наказанию - к пятилетнему заключению и штрафу в две тысячи франков, - членом Интернационала был один Кропоткин. Кроме него в «почетную пятерку» вошли Эмиль Готье и Луиза Мишель.

В верховных правительственных кругах России были очень довольны: наконец князь-бунтовщик запрятан в тюрьму. И в знак благодарности республиканской Франции самодержавная Россия шлет награды прокурору и судье - ордена Святой Анны. За Кропоткина.

Суд в Лионе, как и все подобные процессы, если они проводились гласно, больше приносили пользы революционерам, чем их гонителям: подсудимые получали трибуну для широкого распространения своих идей, убежденностью и бесстрашием вызывали симпатии людей. И закономерный процесс социального развития, провозвестниками которого они были, продолжался. Остановить его арестом, нескольких человек никогда еще не удавалось.

Русской читающей публике о лионском процессе сообщили «Московские ведомости», естественно, со своей, явно неблагожелательной интонацией: «Глава интернационалки князь Кропоткин приговорен Лионским судом к пятилетнему тюремному заключению… Но, будучи лишен возможности руководить шайкой международных разбойников, Кропоткин продолжает быть душою всех анархических шаек».

Действительно, Лионский процесс и заключение в тюрьму необычайно усилили популярность Кропоткина. Сразу же началась кампания за его освобождение. В Национальном собрании Франции около сотни депутатов проголосовали за амнистию все заключенных по Лионскому процессу. Потом это предложение поддержали в адресованной президенту республики петиции деятели науки и культуры Англии и Франции. Среди них английские писатели Бернард Шоу и Герберт Уэллс, поэт Чарлз Суинберн, философ Герберт Спенсер, французский астроном и писатель Камилл Фламмарион и другие. Возглавлял список подписей прославленный Виктор Гюго, находившийся тогда в изгнании. В ней говорилось:

«Мы, нижеподписавшиеся британские граждане и другие - художники, люди науки и писатели - обращаемся к Вашему милосердию от имени князя Петра Кропоткина, приговоренного в Лионе к 5 годам заключения во французской тюрьме.

Между тем, его исследования Сибири и Финляндии рассматриваются всеми как образец научного изучения. В России Императорское географическое общество опубликовало его большой труд, в котором он представил результаты своего обследования геологической системы Финляндии. Во Франции он известен как автор важнейших глав, касающихся России в «Geographie Universale» Элизе Реклю. В Англии по постоянному сотрудничеству в последние годы в таких периодических изданиях как «Proceedings of the Royal Geographical Societu», «Nature», «The Fortihnigtly Review», «The Nineteenth Centcry»; сверх того бо“льшая часть статей по российской географии в новом издании Британской энциклопедии написана им. Будучи уверены в том, что в его отсутствии большая часть этого останется незавершенной, в интересах науки, совпадающих с интересами человечества, мы умоляем Вас вмешаться и позволить ему вернуться к занятиям, которым он посвятил свои высокие дарования.

Мы подаем эту аппеляцию в твердой уверенности, что вынесенный ему приговор практически означает приговор к смерти. Известно, что его здоровье, подорванное тяготами, испытанными им во время путешествий в Сибири, в дальнейшем было ослаблено длительным пребыванием в качестве политического заключенного в русской крепости… Лишение его своего воздуха и телесной свободы неизбежно приведет к обострению его нездоровья, усугублению его физических страданий и преждевременной смерти.