Алексей Вульф - Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы
- Название:Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:ЛитагентCorpus47fd8022-5359-11e3-9f30-0025905a0812
- Год:2016
- Город:Москва
- ISBN:978-5-17-091620-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Алексей Вульф - Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы краткое содержание
Дневник А. H. Вульфа – яркий документ пушкинской эпохи. Читатель найдет на его страницах имена знаменитых деятелей искусства и общественной жизни, ближе познакомится с бытом и культурой русского дворянства 1820–1830-х годов, переживет вместе с автором дневника его военные тяготы и невзгоды. Записи 1828–1829 годов о довоенной жизни Вульфа публикуются без цензурных купюр.
Дневник 1827–1842 годов. Любовные похождения и военные походы - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок
Интервал:
Закладка:
36Шатильонский конгресс 1814 г. (5 февраля – 19 марта); союзные правительства Англии, России, Германии и Австрии предлагали Наполеону сохранение власти во Франции, но в границах 1792 г. Наполеон, однако, не согласился с этим предложением.
37 Алкид – “родовое” имя Геракла, матерью которого была Алкмена, жена Амфитриона, сына Алкея (на самом же деле отцом Геракла был Зевс). Совершив свои двенадцать подвигов, Геракл
“очистил” мир от чудовищ.
38Евгений Онегин, как известно из 1-й главы романа Пушкина, получил домашнее воспитание. Сравнению домашнего и общественного воспитания посвящен дневник 1827 г., отразивший разговоры с Пушкиным, писавшим в то время записку “О народном воспитании”.
39 Реномист (от нем . Renommist) – бахвал, хвастун. Ср.:
Меня отправили в Ревель, тогдашнее место ссылки флотских удальцов. Я очутился в своей сфере: сделался грозою и ужасом мирных биргеров, их жен и дочерей, прославился даже между дерптскими реномистами, приезжавшими в Ревель на праздники (Греч Н. И. Черная женщина : Роман // Три старинных романа: В 2 кн. М., 1990. Кн. 2. С. 230).
40Здесь Вульф фиксирует характерную и замеченную многими современниками разницу социально-бытового поведения молодежи александровского и николаевского царствований. Пушкин полагал нормой жизни “возрастное” поведение и писал в послании “К Каверину”:
Всему пора, всему свой миг,
Всё чередой идет определенной:
Смешон и ветреный старик,
Смешон и юноша степенный.
И поэтому Пушкин критиковал молодежь конца 1820–1830-х годов: ср., например, в стихотворении “К вельможе” (1830) про “младые поколенья”:
Жестоких опытов сбирая поздний плод,
Они торопятся с расходом свесть приход.
Им некогда болтать, обедать у Темиры
Иль спорить о стихах. Звук новой, чудной лиры,
Звук лиры Байрона развлечь едва их мог.
Эту разницу заметил и А. И. Дельвиг:
Прогулки эти были тихие и покойные. Раз только вздумалось Пушкину, Дельвигу, Яковлеву и нескольким другим их сверстникам по летам показать младшему поколению, т. е. мне 17-летнему и брату моему Александру 20-летнему, как они вели себя в наши годы и до какой степени молодость сделалась вялою относительно прежней.
Была уже темная августовская ночь. Мы все зашли в трактир на Крестовском острове; с нами была и жена Дельвига. На террасе трактира сидел какой-то господин совершенно одиноким. Вдруг Дельвигу вздумалось, что это сидит шпион и что его надо прогнать. Когда на это требование не поддались ни брат, ни я, Дельвиг сам пошел заглядывать на тихо сидевшего господина то с правой, то с левой стороны, возвращался к нам с остротами насчет того же господина и снова отправлялся к нему. Брат и я всячески упрашивали Дельвига перестать этот маневр. Что, ежели этот господин даст пощечину? Но наши благоразумные уговоры ни к чему не повели. Дельвиг довел сидевшего на террасе господина своим приставаньем до того, что последний ушел.
Если бы Дельвиг послушался нас, то, конечно, Пушкин или кто-либо другой из бывших с нами их сверстников по возрасту заменил бы его. Тем страннее покажется эта сцена, что она происходила в присутствии жены Дельвига, которую надо было беречь, тем более что она кормила грудью трехмесячную дочь. Прогнав неизвестного господина с террасы трактира, мы пошли гурьбою, а с нами и жена Дельвига, по дорожкам Крестовского острова, и некоторые из гурьбы приставали разными способами к проходящим мужчинам, а когда брат Александр и я старались их остановить, Пушкин и Дельвиг нам рассказывали о прогулках, которые они по выпуске из лицея совершали по петербургским улицам, и об их разных при этом проказах и глумились над нами, юношами, не только ни к кому не придиравшимися, но даже останавливающими других, которые 10-ю и более годами нас старее. Я очень боялся за брата Александра, чтобы он не рассердился на пристававших к прохожим, а в особенности на глумившихся над нами Пушкина и Дельвига, и, по своей вспыльчивости, не поссорился бы с кем-нибудь, но все обошлось благополучно.
Прочитав описание этой прогулки, можно подумать, что Пушкин, Дельвиг и все другие с ними гулявшие мужчины, за исключением брата Александра и меня, были пьяны, но я решительно удостоверяю, что этого не было, а просто захотелось им встряхнуть старинкою и показать ее нам, молодому поколению, как бы в укор нашему более серьезному и обдуманному поведению. Я упомянул об этой прогулке собственно для того, чтобы дать понятие о перемене, обнаружившейся в молодых людях в истекшие 10 лет (Дельвиг. С. 147–149).
См. также об этом: Строганов М. В. Человек в художественном мире Пушкина. Тверь, 1990.
Упомянутый Вульфом А. П. Бурцов – гусар, ставший символом своего времени и прославленный адресованными ему посланиями Д. В. Давыдова: “Бурцову. Призывание на пунш” (“Бурцов, ёра, забияка…”), “Бурцову” (“В дымном поле, на биваке…”). С. П. Жихарев писал о его отце:
Старик огорчен поведением единственного сына, гусарского поручика, доброго будто бы малого, но величайшего гуляки и самого отчаянного забулдыги из всех гусарских поручиков (Жихарев С. П. Записки современника. Воспоминания старого театрала : В 2 т. Л., 1989. T. I. С. 99).
Герой повести Пушкина “Выстрел” говорил:
В наше время буйство было в моде: я был первым буяном по армии. Мы хвастались пьянством: я перепил славного Б<���урцова>, воспетого Д<���енисом> Д<���авыдовы>м. Дуэли в нашем полку случались поминутно: я на всех бывал или свидетелем, или действующим лицом. Товарищи меня обожали, а полковые командиры, поминутно сменяемые, смотрели на меня, как на необходимое зло (Пушкин. T. VIII. С. 69).
Об изменении поведения молодежи писал и сам Д. В. Давыдов в “Песне старого гусара” (1817):
Где друзья минувших лет?
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?
<���………………..>
А теперь что вижу? – Страх!
И гусары в модном свете,
В вицмундирах, в башмаках
Вальсируют на паркете!
Говорят умней они…
Но что слышим от любова?
Жомини да Жомини!
А об водке – ни полслова!
Наконец, название “народным” нецензурного оборота восходит, очевидно, к стихотворению И. С. Баркова из сборника “Девичья игрушка” – “Рондо на ебену мать” (см.: Девичья игрушка, или Сочинения господина Баркова / Изд. подготовили A. Зо рин и Н. Сапов. М., 1992. С. 260–261; ср. комментарий – с. 396). Кстати сказать, “русским титулом” называл этот оборот и Пушкин, говоря о нем по поводу своего стихотворения “Телега жизни” (Пушкин. T. XIII. С. 126).
41Либо – “Жизнь Наполеона”, либо – “Письма Павла” (1815) B. Скотта.
42См. прим. 25 и записи от 27 августа и 1 сентября.
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: