Анна Старинова - Наша союзница – ночь

– Так это – брехня, что партизан много забирают? – спросил удивленный мальчик.

– Брехня, да еще какая, рассчитанная на простаков! – ответил Доминго. – Мы вот уже не один месяц ходим в тыл фашистов, и никого из нас не поймали, а ты, может быть, слыхал, подорвали поезд с итальянскими летчиками?

– Слыхал! Как же не слыхать. Все слышали, но объявили, что эти злоумышленники пойманы! – ответил Хоакин.

– Брехня! Не только не пойманы, а продолжают пускать эшелоны мятежников под откос! Партизаны всюду, и они неуловимы! – выпалил Доминго.

– Если неуловимы, то возьмите меня, я умею ставить мины, возьмите! Я отомщу гадам за все, – попросил юный диверсант.

Хоакина взяли в отряд, но никому не рассказывали, откуда он прибыл, чтобы не дозналась вражеская агентура. Ночью для дезинформации произвели два взрыва на подходе к Линаресу. Это не вызвало нарушения подвоза. Поезда ходили редко.

– Врач настоятельно советует тебе заняться своим здоровьем, – сказал однажды Рудольфо, возвратившись из очередного рейда.

– Что значит «заняться»? – спросила я.

– Поезжай в Валенсию, там есть все условия для отдыха и лечения, – ответил он.

– Если не прогоняешь, не буду спешить.

И я осталась в Хаене, но пришел Фредерико дель Кастильо, внимательно прослушал меня и сказал:

– Надо начинать лечиться и как можно скорее. Ваша медицина лучшая. У вас столько красивых мест для летнего отдыха и лечения именно вашего заболевания. Подлечитесь, Луиза, отдохните, а потом с новыми силами приедете к нам.

Рудольфо не возразил доктору.

– Подождите немного, поедемте вместе, а пока переходите ко мне, – сказал Вильгельм Иванович Кольман, когда я с ним прощалась перед отъездом из Хаена. – Я не разрешу плавать в горных озерах, и не будете болеть.

Мне не хотелось уезжать. На моих глазах рядовые воины превращались в командиров групп, взводов, рот и батальонов, мужали и увлекались борьбой против фашистских интервентов, познали возможности уничтожать врага и его технику в его тылу, почти без потерь со своей стороны.

За короткое время великая сила пролетарского интернационализма превратила в единую семью югославов и испанцев, словаков, чехов и итальянцев, поляков и болгар. И все они в борьбе с врагом проявляли мужество, смелость, находчивость, смекалку, а если надо – и хитрость. Они научились делать и применять совершенную технику в тылу врага, вести разведку, устанавливать связи с людьми, которые оказались на оккупированной мятежниками территории.

Трудно было расставаться с маленьким Пепе, отчаянным Рубио, жизнерадостным и спокойным Маркесом и многими, многими другими, но через два дня я уже была в Валенсии.

Шла тяжелая революционная война. Временная столица республиканской Испании, переполненная беженцами из Мадрида и других мест, Валенсия, как барометр, чувствовала обстановку на фронтах и положение в стране.

Разгром итало-фашистских интервентов под Гвадалахарой в марте вызвал ликование широких народных масс.

Эта победа связывалась с мартовским пленумом ЦК коммунистической партии Испании, выдвинувшим лозунг «Выиграть войну», и с требованием о наведении порядка в тылу республиканской армии, а также о переходе к активным действиям на фронтах.

После пребывания на фронте жизнь в Валенсии мне показалась странной и непонятной. Противник был в Теруэле, угрожая отрезать Каталонию, в ряде мест продолжали бесчинствовать анархисты и другие разрушители тыла, давала себя чувствовать предательская политика Англии, США и даже Франции, принявших участие в блокаде республики и поощрявших интервенцию фашистских Италии и Германии.

Как и в мирное время, по вечерам можно было видеть гулянье.

После обеда мы наблюдали, как прогуливались по улицам девушки и военные, как террасы кафе наполнялись пообедавшей публикой, среди которой преобладали военные.

Одни воевали на фронте, работали на заводах и фабриках, на полях и в рудниках, другие находили средства и свободное время обедать в ресторанах, на берегу лучезарного Средиземного моря, где играла музыка, а услужливые официанты подавали вино и обильную еду, ничего общего не имевшие с пищей воинов и трудящихся.

В Валенсию я приехала накануне дня провозглашения республики.

Временная столица находилась под угрозой очередного, возможно, сильного налета вражеской авиации. Но утром город ярко украсили флаги, транспаранты, красные знамена, плакаты, цветы. Среди них как-то потерялись черно-красные знамена анархистов.

Цветов было больше, чем в обычные дни. Они выращивались не только для украшения Валенсии и Мадрида, но и для экспорта за границу. Блокада интервентов лишила сотни людей заработка.

Вечером в театре Алькасар состоялось торжественное собрание, на которое пригласили много советских людей, пошла и я вместе с товарищами.

Мы отправились пораньше, чтобы до начала собрания повидаться с друзьями.

Несмотря на угрозу налета, перед театром бурлила большая толпа. Мы встретили своих, поговорили, а когда решили идти, оказалось, что театр уже переполнен, и остается лишь слушать на улице у репродуктора.

Но тут пронеслось по толпе: «Нуэстрос амигос русос! Лос камарадас советикос!», – и к нам подошел испанец с красной повязкой и повел нас в театр.

Огромный зал гудел. Больше половины присутствующих были с винтовками и пистолетами. Входили все новые и новые люди. Они занимали ступеньки, проходы, подоконники.

Как это, по рассказам, напоминало дни первых празднований Великого Октября в больших городах Советского Союза!

Но вот гул стал затихать, прекратилось движение, и раздались бурные аплодисменты. На сцену шли члены президиума.

Присутствующие шумно реагировали на слова ораторов, выражавших мысли народа: громко аплодировали, когда речь шла о победах республиканцах, возмущенно кричали, когда говорили о подлых действиях предателей, о коварстве и зверствах фашистов.

Я переводила слова ораторов своим товарищам.

Когда один из выступавших сообщил, что на торжественном собрании присутствуют русские, перевести его слова мне уже не удалось. Раздались дружные аплодисменты, все встали, громко скандируя: «Вива Руссия! Вива нуэстрос амигос советикос!» Так испанцы в зале театра выразили свое отношение к нашей Советской Родине, к нашему народу. Собрание было недолгим.

Когда мы вышли из театра, нас снова приветствовали, обнимали, дарили цветы. Внезапно испанец-капитан с большим пистолетом на поясе бросился к одному из советских товарищей. Они обнялись, словно два брата, встретившихся после долгой разлуки.

– Этот капитан спас жизнь советскому танкисту! – сказал стоявший рядом наш товарищ, и я увидела слезы на его глазах.