Анна Старинова - Наша союзница – ночь

– Положение незавидное, – заметил Доминго.

– Изучая местность, заметил каменный забор, высотой меньше метра, и весь он в зелени. Ничего лучшего поблизости не было. Решил добраться до него. Там местами, к счастью, рос колючий и довольно густой кустарник. Забрался под самый высокий, весь поцарапался. Лег. Теперь можно было заняться ногой. Она ниже колена распухла и стала толстой, как у слона, и при движении боль усиливалась. Пришлось разрезать альпаргатас. Хотелось спать, но из-за боли в ноге не мог уснуть. Оливы почти все опали, но никто их не собирал, будто все вымерли. По дороге иногда проходили тяжело груженые машины. Это я узнавал по гулу моторов.

Весь день я был как в аду: и нога болит, и никого нет. В сумерках увидел двух крестьян. Шли они вдоль ограды и временами припадали к камням забора, возможно, прислушивались и вглядывались.

Ну, думаю, этак они могут и меня обнаружить. Но немного выждав, незнакомцы бросились под деревья и стали собирать оливы… Значит, экспроприируют свое у феодалов, сообразил я. Попробовал пойти, а нога стала словно чужая. Решил просить о помощи.

Призывал, кричал, но мой голос тонул в темноте. Никто не отвечал. Крестьяне, собиравшие оливы, замерли на месте.

Алекс сделал паузу, а мне хотелось знать, что же дальше.

– Камарадас! – еще громче, с отчаянием крикнул я.

Вскоре услышал шаги и первое время не мог понять, куда пошли крестьяне. Потом один из них спросил:

– Где вы?

– Тут, под оградой!

Напряг все силы, превозмогая сильную боль, вылез из кустарника. Подошел пожилой, сгорбленный человек.

– Что случилось?

– Повредил правую ногу и не могу идти.

– Откуда и кто ты? – тихим голосом спросил второй, только что подошедший.

Сверху на мне было все, как у мятежников, а под ним форма сержанта республиканской армии. Ответ на этот вопрос был обдуман ранее.

– Мобилизованный. Шел к своим, – сказал я на плохом кастелянском диалекте, зная, что южане из Андалузии не поймут баска с севера.

– Решил убежать? – спросил одобрительным тоном сгорбленный.

– Да! – согласился я. – Но упал, повредил ногу и не могу идти.

– Что будем делать, Антонио?

– Придется попросить моего брата. С ним мы донесем, – ответил второй.

– Подожди здесь. Наберем олив. Отнесем и придем за тобой, – сказал пожилой.

Крестьяне набрали олив, угостили меня и ушли.

Прошел час. Время тянулось медленно, нога ныла, и никто не шел.

По тону беседы я верил, что они не предадут меня, этого я не боялся. Страшно было, что их заметят. Ведь они занимались сбором олив на помещичьей земле.

Приближающиеся шаги услышал издалека. Кто-то шел осторожно и нет-нет останавливался. На всякий случай приготовил гранату и пистолет. Но опасался напрасно. Трое принесли самодельные носилки и тихо, останавливаясь и вслушиваясь, понесли меня.

До деревни шли, наверно, около часа. Когда на фоне неба стали заметны дома, носилки опустили на землю. Двое остались со мной, третий пошел куда-то.

– Можно, – сказал вернувшийся, и меня, почти бегом, пронесли около ста метров по улице и внесли во двор, а затем в комнату, где при свете слабой керосиновой лампы я увидел пожилую женщину и красивую девушку, накрывавшую на стол.

– Что у тебя с ногой? – спросила первая.

– Упал, ушиб!

– Ну покажи!

Мне было неловко в присутствии девушки. Старшая это заметила.

– Снимай, снимай, она не смотрит!

Я повиновался. Женщина покачала головой, увидев опухоль, прощупала осторожно ногу и зацокала языком.

– Придется потерпеть! Только не крикни. Нельзя! Могут услышать.

– Энрике, помоги! – сказала она, и сильный молодой парень подошел ко мне.

– Берись за ногу. Вот так! – показала она, а ты держи его, чтобы не упал, – командовала энергичная женщина и так со своим помощником рванула ступню, что я от боли чуть не потерял сознание, но удержался и не крикнул.

– Потерпи, сынок! Теперь все пройдет! – сказала моя спасительница.

Меня накормили и спрятали на чердаке, в солому.

Я быстро уснул, когда проснулся, долго никак не мог понять, где я. Нога болела меньше, опухоль опадала. Стал выбираться из укрытия. Кругом тишина, полумрак. Услышал шаги и замер на месте. Кто-то поднимался на чердак.

Ко мне прокралась девушка, которую я видел в доме.

– Сеньор! Вот еда и посуда. Отсюда – никуда! – сказала она и тихо скрылась.

Я поел и снова уснул. Проснулся, когда было уже темно, боль в ноге заметно утихала.

Нарушив указание своих спасителей, вылез из соломы, но с чердака спускаться не стал.

В кромешной темноте ко мне опять приползла девушка с новой порцией вареной фасоли, обильно политой оливковым маслом, и куском не то творога, не то брынзы.

– Выполз, негодный, – ласково пожурила она меня. – Полезай обратно в свое укрытие и не вылезай! – строго приказала девушка, добавив: – Когда будет надо, я сама приду за тобой, а зовут меня Кончитой.

Дни и ночи сливались и тянулись медленно. Я уже мог ступать на правую ногу. Собирался поблагодарить и уходить к своим. И вдруг слышу – лезут явно незнакомые:

– Нет, сеньоры, здесь очень плохо спать. Мыши завелись. Нагадили. Кошки нет. Мы вам удобно постелим в нашей комнате. Будете довольны, – говорила Кончита, появления которой я ждал с таким нетерпением. Признаться, я стал к ней уже неравнодушен.

Внезапно по чердаку скользнул луч фонарика, и я почувствовал, как бьется сердце, как стучит кровь в висках.

Человек влез на чердак, еще раз осветил кругом и сказал:

– Никакого запаха здесь нет. Приготовьте нам постель на этой соломе.

– Хорошо, сеньор, сейчас, а пока прошу к столу, – ответила девушка.

Пришельцы удалились, но мне никак не улыбалась перспектива спать вместе с незнакомцами.

Слышу, опять кто-то поднимается. Ко мне осторожно подобрался Энрике.

– В деревню пришли солдаты. Трое будут ночевать у нас. Быстро спускайтесь за мной, – сказал он, и, забрав посуду, мы бесшумно удалились.

– Спокойной ночи, сеньоры! Пора и отдыхать. Утро вечера мудренее, – напутствовала Кончита непрошенных гостей.

Через час она вышла ко мне, рассказала, как надо идти к линии фронта, дала сверток с едой. Я стал благодарить Кончиту, взял за руки и все не мог отпустить. Обнял!..

– Уходите! Не забудьте наш дом, когда вернетесь! – сказала она на прощанье. Я как-то невольно провел рукой по щеке и ужаснулся. Противная щетина! Хотелось побриться, вернуться и поцеловать Кончиту…

Алекс умолк. Только теперь я заметила, как он переживает, как трудно было ему все это рассказать.

– Анна! Можно? – раздался за дверью хорошо знакомый голос Валенсуэлы.

– Входите, пожалуйста!

– Придется вам, товарищи диверсанты, закругляться! – сказал вошедший, поздоровавшись, – а то Кейпо де Льяно все наши поезда и машины подорвет. Генерал начал действовать.