Жак Садуль - Записки о большевистской революции

Таким образом, я решил информировать и информировал, невзирая ни на что и ни на кого, всецело подчиняясь лишь тому, чтобы писать то, что я считаю правдой.

В ноябре посол, осведомленный о содержании моих докладов, предложил мне «в моих интересах» не упорствовать в «политике», явно враждебной той, которую проводит он. Я ответил г. Нулансу, что у него есть право отозвать меня во Францию, но нет права заставить меня лгать. Этот инцидент, завершившийся в мою пользу, больше не повторялся. В мой адрес не было сделано ни одного упрека, а, наоборот, все больше выказывалась признательность. Мои записки, вручаемые официальным курьерам и прошедшие цензуру, не вызывали никаких замечаний у военного министра и министра иностранных дел. Более того, я узнал в марте месяце, что г. Пишон направил телеграмму г. Нулансу и просил его телеграфировать в Министерство иностранных дел мои оценки за моей подписью. Эта депеша между тем была г. Нулансом скрыта.

То, что я писал в Париж, то же я говорил и нашим представителям. Начальник штаба, многие офицеры миссии читали эти записки. Генерал Лавернь знакомился с теми из них, какие считал необходимым прочесть, в частности с письмом к Ромену Роллану где говорилось о причине нынешнего конфликта, — с письмом, которое он читал в моем присутствии и не стал оспаривать.

Часто и те, и другие признавались, что я был прав по многим пунктам. Но когда я просил их исполнить свой долг, подкрепить мои сообщения своим официальным авторитетом, они отказывались, прикрываясь нехитрым предлогом — воинская дисциплина, пассивное подчинение и т. д… — маскирующим непоследовательность, предлогом, который не должны, на мой взгляд, серьезно использовать те, чья основная функция состоит в том, чтобы точно информировать свое неточно информированное начальство о сути и значении хаотических событий, разворачивающихся за 3000 километров от Парижа.

Словом, я был изумлен и возмущен тем, что сегодня, после десяти месяцев раздумий и вздохов, кто-то обнаружил, что я грубо нарушил свой долг офицера.

Кроме того, генерал попытался заставить меня дать обещание не делать по возвращении во Францию никаких устных комментариев к моим запискам. Разумеется, я отказался столь подло капитулировать, несмотря на упоминания о военном трибунале, расправе и т. д., которыми меня пытались запугать.

Единственное, на что я пошел, — дал обязательство новых писем во Францию не посылать. Но я продолжаю вести свои записи, вручая их другу, который не рискует быть обеспокоенным, с тем чтобы они были переданы им заинтересованным лицам, в случае если я вдруг исчезну. Действительно, я был предупрежден — спасибо тем честным людям, которым отвратительны творимые здесь многочисленные грязные дела — насчет того, что дальновидные англо-французы предполагают меня убить. Мое возвращение во Францию, очевидно, многих бы лишило покоя. Ясно, что в конфискованных записках содержатся лишь информация, почерпнутая из большевистских источников, и мои личные размышления по поводу этих сведений. Однако понятно, что в сохраненных мною записях и у меня в памяти имеются многочисленные сведения о враждебной деятельности в России союзнических представительств, и обнародование этих сведений вызвало бы, без сомнения, крупный скандал с тяжелыми последствиями для этих господ. За несколько месяцев я увидел слишком много подлых деяний, чтобы предполагать, что можно отказаться от такого крохотного преступления, как уничтожение моей скромной персоны, будучи полностью уверенным, что оно не будет раскрыто. Словом, не преувеличивая свои опасения, я принимаю определенные меры предосторожности, чтобы предупредить кого следует, где в случае необходимости искать виновных.

Выполняя столь непредусмотрительно данное мною обещание, я не прибавлю к этим строкам ни одного факта, касающегося нынешней ситуации, — но сколько всего, чего, я уверен, не знают в Париже, но о чем стоило бы рассказать!

Могу вас заверить, что совершенное на Ленина покушение скорее укрепит, чем сломит русскую революцию. Советы никогда не были так крепки, как теперь.

Я всегда полагал, глубоко восхищаясь удивительной революционной силой большевиков, что их дело, даже если оно не будет завершено, станет исключительным примером, плодотворным опытом, из которого международный социализм во многом извлечет для себя пользу. Уже только поэтому Ленин и Троцкий имели бы право на нашу признательность, а их время должно считаться в Истории великим временем Русской революции.

Между тем вы знаете, с какими оговорками я излагал их тактику, как скептически я оценивал последствия грандиозного переворота, предпринятого ими с тем, чтобы не только свергнуть, но и уничтожить старую государственную, бюрократическую и военную машину, организовать пролетариат в правящий класс, покончить с чисто ораторским и бесплодным парламентаризмом и заменить его народными и действительными представительскими институтами, вырвать у капитализма и отдать коллективу все средства производства, одним словом, упразднить режим распоряжения людьми и установить вместо него режим управления вещами. Сегодня я прихожу к мысли, что Ленин и Троцкий смотрели дальше, чем мы, социалисты-оппортунисты и примиренцы, что они были более реалистами, более внимательными, чем мы, последователями и проводниками марксизма.

Похоже, упрямые факты уже подтверждают их правоту.

На страшных руинах, нагроможденных десятью месяцами методического разрушения буржуазных социальных форм, начинают и впрямь проявляться мощные ростки нового мироустройства, которому, должно быть, потребуются еще годы, чтобы принести свои плоды. Но уже то, что осуществлено во всех областях — административной, военной, экономической, — громадно. Было бы бессмысленно и бесчестно это отрицать.

Если бы Советы не были с севера, востока, юга и запада столь безжалостно окружены силами германо-франко-англо-японского империализма, если бы они не были отрезаны от своих житниц, промышленных центров, рудников и угольных шахт, от своей нефти, если бы они не были разорены, доведены до голода, изранены заграницей, если бы им нужно было бороться только против русской буржуазии, против политического и экономического саботажа, организованного контрреволюцией, кто знает, не преодолели бы они победно уже теперь первые этапы коммунистического устройства?

Блестящие победы, одержанные нашими достойными восхищения пуалю на Западном фронте, бесспорно облегчили начало выполнения большевистской программы, уменьшив германский нажим, первое препятствие для ее осуществления.

По мере того, как будут множиться наши победы, социализация России будет становиться все более глубокой, за репрессиями последует более грозное восстание народных масс в стане противника, европейские народы обратят свой взор к более чистому и братскому демократическому идеалу. Тем самым тяжелый урок может обернуться нам во благо. Как мы и предупреждали в 1914 г., война убьет войну и с ней империализм и капиталистические реакционные силы. Так человечество радостно проснется после терзавшего его четыре долгих года кровавого кошмара.