Семен Унковский - Записки моряка. 1803–1819 гг.

12-го. Маловетрие и облачно. Пополудни в 7 часов подул резкий ветерок от вест-норд-веста. Корабль под всеми парусами подвигался на ост-норд-ост по 3 узла в час. Пополудни в 9 часов маяк Пакерортский на зюд-ост. В полдень острова Кошкарова в 11 милях на N 67° О в 11 милях.

13-го. Легкий брамсельный ветр от вест, корабль под всеми парусами шел по курсу к осту, в 6 часов пополудни прошли на траверзе Кошкарский маяк, в 9 часов видели Эксгольмский маяк на зюд в 6 милях. Пополуночи в 1 час пеленговали Гогландский маяк на N 73° О, а Радикер на зюд 50° О, в полдень Сомерсетский маяк на N 58° О в 10 1/ 2милях.

14-го. Тихий ветерок от норд-вест, корабль под всеми парусами шел к ост-зюд. В 2 часа пополудни увидели русскую эскадру, состоящую из 10-ти линейных кораблей, к вечеру ветр несколько изменился к норду, тоже слабый.

15-го. В полночь пришли на вид Толбухина маяка, а на другой день с 8 часов утра стали на якорь на малом Кронштадском рейде против ворот Средней гавани. Не стану описывать той радости, которая ощущалась на душе по совершении такого дальнего плавания. После 2-х лет и 10 месяцев отсутствия из своего отечества, не имея никаких вестей ни от родных, ни от друзей, это ощущение едва ли можно описать. Оно невидимо и не уловимо. Мысли постоянно заняты о близких сердцу и родных, и с каким-то трепетом на сердце ожидаешь встретить появление знакомого человека, и с нетерпением ждешь услышать от него весточку из родного края, а между тем на сердце весело, что вот уже мы на месте и исполнили свой долг честно. Корабль возвратился в совершенной исправности. Команда вся здорова и бодра. Ничто не помрачило нашей дружбы — пошли приятелями, а вернулись друзьями. Не всегда и не всем случается возвращаться после плавания кругом всей земли.

Тотчас по уборке парусов, много из наших товарищей явились приветствовать нас с благополучным прибытием. Пошли рассказы и расспросы до самого вечера. Этот день мы обедали на корабле, достали бочку солонины, отпущенную нам из Кронштадта при проходе в 1813-м году, да бочку воды, тоже налитую в Кронштадте тогда же, и попробовали за обедом то и другое — оказались не испорченными, вода без запаха, но только от бочки, внутри обожженной, несколько потемнела. Подчевали своих сослуживцев настойкой рома из ананасов в пунше, такого нектара они никогда не пивали.

На третий день прибыли на корабль директора Российско-Американской компании [Михаил Матвеевич] Булдаков, [Венедикт Венедиктович] Кремер и Северин [107], довольные нашим исполнением дела и даже тем, что мы благоразумно распорядились оставить Ситху по своему усмотрению для пользы компании; и вообще все действия наши по торговым отношениям к Лиме, а равно по сношению нашему с Филиппинскою компаниею были ими вполне опробованы. Груз, доставленный нами на «Суворове», ценою в 2 000 000 рублей, передан весь в порядке, а равно рекомендательные письма о прибытии нашем в Лиму от вице-короля к императору и от гл[авного] директора Филиппинской компании г-на Абадии к директорам нашей Р.-А. компании, с подарками, посылаемыми от обоих Его Императорскому Величеству.

Корабль ввели в гавань, который и поступил в ведение компании. Привезенных лам, альпаку и вигонь живых, передали компании за 2000 рублей, равно и черепах, которых свезли в Петергофский сад, чтобы там во время праздника 23-го июля, в день тезоименитства императрицы Марии Федоровны, эти небывалые в Европе обитатели Кордильерских гор, как редкость невиданная, могли быть показаны как императорскому двору, так и присутствующему народу на гуляньи.

20-го. Мы перебрались на берег, обедали в клубе с некоторыми из наших добрых сослуживцев. Здесь я узнал, что дочь командора Юстина Васильевича Мура, моего командира, когда я служил на корабле «Мироносце», в 1812 году, Марфа Юстиновна, некогда занимавшая мое сердце, помолвлена за капитан-лейтенанта Михаила Николаевича Васильева, тут же с нами обедавшего, и мы чокнулись с ним рюмкою славного портвейна за здоровье нам обще любезной Марфы.

По сдаче корабля и по окончании всех расчетов с Американской] компанией, от которой мы получили следуемые нам деньги как жалованье, так равно и за отданных им наших лам, мы расстались окончательно с директорами компании, не получив обещанного нам награждения — 25-ти тысяч рублей, если корабль благополучно воротится. Но такой неблагодарный поступок нисколько не смущал нас. Компания предложила мне командовать ее кораблем, отправляемым следующею весною, и назначила мне 10 000 рублей годовой оклад жалованья, но я не решался пока не узнаю о положении моей матери и сестер, которых я не видел уже более пяти лет.

В числе посетивших корабль «Суворов», пока он стоял на рейде, был граф Павел Александрович Строганов, тогда отправлявшийся на одном русском фрегате к Канарским островам. Его расстроенное здоровье требовало леченья морским воздухом, и поэтому врачами приписано ему это морское путешествие. Этот умный и образованный р[усский] вельможа, с таким знанием морского дела и с такою наблюдательностью расспрашивал меня о нашем плавании, как будто сам давно служил и делал несколько морских компаний на море. Его любезное и учтивое обращение с нами, его искреннее участие и сочувствие ко всему полезному, внушало такое великое уважение к этому достойному человеку, что я при первом своем знакомстве так сильно полюбил его, что, если бы он только предложил мне в ту же минуту следовать за ним, то, конечно, я ни мало не задумывался бы принять его предложение и по свойству моего характера я привязался бы к нему всею силою души моей, так симпатична была его дивная натура. Но не суждено этому доброму человеку долго жить, и он на пути ещё не достигнув благодетельного климата, скончался.

22-го. Все мы, Суворовцы, отправились в Петергоф на праздник. Всем отведены были придворные палатки с прислугою и полным содержанием от Двора. Граф Николай Александрович Толстой, гоф-маршал двора, сам пришел посмотреть, все ли у нас хорошо, и сказал, чтобы мы нисколько не церемонились, спрашивали все, что потребное к нашему столу и если какая будет неисправность, то относились бы прямо к нему. Такое заботливое попечение позволило нам в своей палатке распорядиться как дома и гости, из числа наших сослуживцев, были довольны, да и недостатка ни в чем не было.

23-го. В 2 часа пополудни император Александр с императрицею Елизаветою и вдовствующей императрицею Мариею и всем царствующим домом приезжали на линейках со всею придворного свитою смотреть наших лам, альпаку, вигонь и черепах. Долго они любовались этими животными, императрица Елизавета кормила белым хлебом. Все внимание было обращено на этих невиданных зверей, но нам не сделано было никакого приветствия, потому что наш морской министр маркиз да Траверсе не счел нужным нас представить. Грустно и досадно было нам такое невнимание, но вспомнив, что уже мы исполнили такой славный и еще редко совершаемый русскими мореходцами подвиг, и будучи в душе довольны сами собой, мы не нуждались ни в чьей похвале, скромно сознавая свое достоинство и не домогаясь никаких наград. Однако, надобно выработать в себе такое убеждение не одним трудом, но чистою любовью к делу. В эту пору нашей молодой жизни никогда не чувствовалось на душе никакого затаенного эгоизма, все мысли настроены к одному честному исполнению дела и обязанностей, на нас возлагаемых, любовь сотоварищей и полное уважение к нам были лучшею наградою. Воспитанному в школе терпения и многих лишений того избытка, служащего к удобствам жизни, с постоянными требованиями точного исполнения возлагаемых обязанностей, чуждому страха опасностей, сроднившемуся с морской жизнью, никогда в голову не приходит, чтобы за изложение служебного дела должно награждать особенно, но невнимание и малое соучастие к честным трудам, вот что поражает благородную душу и раздражает сердце. Такие благотворные влияние на мои чувства имела встреча с Павлом Александровичем Строгановым, подобного ему человека я уже не встречал в жизни, кроме некоторых из моих добрых и незабвенных товарищей по службе.