Степан Тимошенко - Воспоминания

В Дармштате я встретил жену и мы вместе поехали в Гейдельберг, город старинного и знаменитого германского университета. Вспомнилось, что в этом университете когда то преподавали физику Гельмгольц и Кирхгоф, что одно время тут работал в химической лаборатории наш Менделеев. В самом начале двадцатого столетия тут училась значительная группа студентов из России. В науке они не прославились, но принимали видное участие в террористических действиях времен первой революции в России.

Приехали мы в Гейдельберг поздно вечером и с городом знакомились лишь на следующий день. Здесь, как и в Гёттингене, жизнь города развивалась под большим влиянием университета. Прошли по главной улице с интересными старинными зданиями. Тут протекает студенческая жизнь. Здесь расположены их излюбленные пивные, здания корпораций. Зашли в Собор, игравший важную роль во времена Реформации. Побывали на университетской площади. Университетские здания малоинтересны, это не Кембридж и не Оксфорд. По средневековому каменному мосту перешли на другую сторону Некара. Здесь где‑то жил Гельмгольц. Тут и холм, по которому он любил гулять. Он вспоминал позже, что лучшие научные идеи являлись ему во время этих прогулок, когда он медленно подымался в гору по одной из тропинок. Он заметил, что достаточно было одного стакана пива, чтобы процесс научной мысли пропадал.

На следующий день посетили знаменитый герцогский дворец — чудесное старинное здание. После его осмотра, подымались финикюлером на вершину соседней горы, гуляли там в лесу, любовались видом на долину Рейна. Пешком спустились в Гейдельберг и только к вечеру вернулись в свой отель. Утром следующего дня мы уже ехали дальше.

В следующий раз я попал в Гейдельберг только через двадцать с лишним лет при совершенно иных обстоятельствах. Я хотел осмотреть некоторые немецкие лаборатории и выяснить их состояние после второй мировой войны. Для этого требовалось разрешение американских военных властей. Пришлось явиться в Гейдельберг, где разместились американские военные учреждения и разговаривать с людьми, которым не было никакого дела ни до Гейдельбергского университета, ни до германской науки. Оставаться в Гейдельберге при таких обстоятельствах не хотелось и, покончив с делами, я уехал.

Из Гейдельберга поехали в Париж. У нас оставалось еще несколько дней до открытия Конгресса и мы решили остановиться там, чтобы встретить нескольких давних русских знакомых. Тут же удалось устроить одно интересовавшее меня дело. Еще до отъезда в Европу ко мне обратился один бельгийский профессор за разрешением издать французский перевод моей английской книги Теории Упругости. Я это разрешение ему дал, но через несколько времени получил от него письмо, в котором он сообщал, что, к сожалению, он этим разрешением воспользоваться не может, так как ему не удалось найти издателя, который согласился бы напечатать эту книгу. И вот теперь в Париже я встретил моего бывшего ученика по Киевскому Политехникуму Гольдмерштейна. Ему удалось выехать благополучно из Берлина и он переселился в Париж, где пока никакого дела не имел. Разговорились. Я ему рассказал о неудавшемся деле с французским переводом моей книги. Он мне сказал, что этот перевод, пожалуй, можно будет устроить. И действительно он все устроил. Та же фирма, которая прежде отказалась, теперь согласилась издать книгу. Чего не мог сделать известный бельгийский профессор, устроил незнающий французского языка беженец из России.

Из Парижа мы отправились в Кембридж. Конгресс оказался не таким многолюдным, каким был Конгресс в Стокгольме. Почти не было немцев, мало французов. Явились главным образом англичане. Заседания происходили в новом здании инженерной школы Кембриджского университета. Какая перемена за двадцать лет! До первой мировой войны эта школа имела одну комнату, в которой помещалась инженерная лаборатория. Теперь для нее построено особое большое здание с обширными лабораториями и аудиториями. Мировая война показала англичанам всю их отсталость в деле инженерного образования и теперь они старались исправить свою ошибку.

Президентом Конгресса был избран С. Е. Инглис, профессор инженерных наук и директор инженерной школы Кембриджского университета. Работы Инглиса мне были хорошо известны и мне было интересно встретиться с ним и поговорить об организации его школы. Утренние часы проходили в заседаниях отдельных секций, где делались доклады членами Конгресса. В послеобеденные часы мы приглашались различными Колледжами на чай. Тут в неофициальной обстановке члены Конгресса ближе знакомились друг с другом и обменивались мнениями по разным не только техническим вопросам.

На одном из таких чаепитий я встретил моего давнего знакомого Капицу. Он, как выяснилось из разговора, сделал значительные успехи. Ему покровительствовал Рузерфорд и он имел в своем распоряжении особую лабораторию. Физика, в своем развитии, требовала постановки опытов в больших размерах, заводского характера, и Капица с инженерным образованием Петербургского Политехникума имел значительное преимущество перед теоретиками университетского типа. Капица рассказал мне, что за время своей службы в Кембридже он не раз приглашался для докладов и для лекций в Советскую Россию и что он находит эти поездки очень интересными, так как после докладов и лекций можно очень приятно провести остаток лета где‑нибудь в Крыму или на Кавказе. Я заметил ему, что такие поездки не безопасны, — вполне возможно, что в один прекрасный день советская власть может его задержать и в Англию он больше не вернется. На это он только засмеялся — такой оборот дела казался ему совершенно невероятным. Но это как раз то, что с ним и случилось. Из поездки в Москву в 1934-ом году он в Англию никогда больше не вернулся.

Главным событием Конгресса был торжественный обед, устроенный для членов Конгресса в одном из старинных колледжей. Президент Конгресса оказался хорошим оратором и сказал интересную речь. Говорили и другие. Непрерывно громко говорил с соседями физик Рузерфорд.

После торжественного закрытия Конгресса я спешил в свой отель, чтобы собрать вещи и отправиться на вокзал. На улице встретил русскую делегацию, трех знакомых мне профессоров прикладной математики. Они только что прилетели из Москвы. Объяснения запоздания обычные. Министерство все время задерживало разрешения на выезд и когда разрешение, наконец, получилось, было уже поздно, Конгресс закрылся. Люди эти наверное хлопотали о поездке не один год, подготовили доклады, и вот результат.

После Конгресса мы отправились в Швейцарию, чтобы остаток каникул пожить на любимом Тунском озере.