Павел Сурков - Легенды мирового рока

Жизнь Кобейна, рано отколовшегося от семьи и развивавшегося фактически безнадзорно, с юности оказалась плотно связана с разнообразными веществами – к сожалению, этот факт необходимо признать. Стремительное разрушение организма, на мой взгляд было обусловлено целым рядом факторов, свойственных исключительно американскому обществу конца 80-х – во-первых, бурно развивается институт врачебной и психологической помощи. Попавший в лапы к врачам и психологам 13-летний юнец с кучей хронических заболеваний был отличной добычей. Курту засаживают в голову одну-единственную идею, которую мальчонка принимает как аксиому: таблетки и психолог могут спасти от мучений, переживаний и болей (у Кобейна – хронический бронхит). Итак, у мальчишки есть возможность приобретать по рецептам обезболивающие препараты, ну а старшие товарищи с легкостью делятся пивом и более крепким алкоголем.

Но вот тут надо остановиться, потому что возникает невероятный (и совершенно обоснованный) риск свалиться напрямую в пошлость: 90 процентов существующих биографических книг о Кобейне концентрируются исключительно на том, какие именно вещества он употреблял, в каких пропорциях и каким образом они довели его до гробовой доски.

Но до гробовой доски Кобейна довели вовсе не вещества (хотя их влияние, конечно, было заметно). До гробовой доски Кобейна довело невероятное, чудовищное одиночество. Более несчастной и одинокой фигуры сложно себе представить – вокруг многих героев нашего цикла всегда вращалось огромное количество знакомых, приятелей, товарищей – пусть не всегда искренних, зато массовость создавалась. Кобейн же был ужасающе одинок – и это одиночество он изо всех сил пытался разорвать.

Ему остро не хватало собеседника, близкого друга, а порой и советчика. Порой мне кажется, что, несмотря на всю безбашенность и отвязность, в душе Курт оставался неизменно скромным и даже несколько закомплексованным человеком. Одним из его друзей – настоящих друзей! – был Майк Стайп из R.E.M., и по воспоминаниям именно этого человека мы можем отчасти судить о том, что творилось с Куртом в последние месяцы жизни и чего он еще хотел получить от музыки и в целом от шоу-бизнеса.

Курт поднял непосильную ношу: он пытается в короткий срок динамично развивать как группу, так и собственную музыку в целом. Еще не утихли страсти по Nevermind, а он уже горит новой идеей – записать рваный, агрессивный, но в то же время чувственный альбом. И выбор продюсера – нойзера Стива Альбини – целиком и полностью идея Кобейна: для In Utero ему нужен максимально жесткий звук, «непричесанный», грязный – а Альбини мастер в таких делах.

Изначально пластинку собирались назвать I Hate Myself And I Wanna Die. Эта фраза стала своеобразной коронной шуткой Курта: в ответ на самый часто встречающийся журналистский вопрос «О чем вы мечтаете?» или же «Ваши творческие планы?» – он отвечал, сохраняя мрачное выражение на лице: «Я себя ненавижу и хочу умереть». Правда, рассудительный басист Крис Новоселич все-таки уговорил Курта сменить название пластинки. Аргумент был чрезвычайно логичен: а ну как какой-нибудь оголтелый фанат примет название пластинки как руководство к действию и вскроет себе вены? Вот тогда-то не оберешься забот, да просто – вовеки не отмоешься от обвинений в призывах к самоубийству.

Кобейн прекрасно понимал, чем это чревато – он был битломаном и помнил историю с Чарльзом Мэнсоном и Heiter Scelter, и поменял название пластинки на In Utero («Из утробы»), придумав и соответствующую обложку. Пластинка, по мнению Курта, должна была стать концептуальной и была призвана отразить его внутренний мир – противоречивый, нервный и даже истеричный.

У истерики были вполне понятные причины: Кобейн и его жена Кортни Лав попали в цепкие лапы американской ювенальной юстиции. Кортни (тоже, надо сказать, не отличавшаяся ясностью мышления) заявила в одном интервью Линн Хиршберг из журнала Vanity Fair, что, будучи беременной, употребляла героин. При этом Кортни, конечно же, спохватилась и поправилась, что, мол, героин она употребляла, еще не зная, что ждет ребенка, – но слово не воробей: Хиршберг написала, что Кортни закидывалась наркотиками все девять месяцев беременности. Ювенальная юстиция весьма заинтересовалась этими сведениями и вознамерилась отнять маленькую Фрэнсис Бин у четы Кобейн-Лав. Курта и Кортни обязали проходить регулярные обследования – и если Лав смогла сократить употребление наркотиков, то для Кобейна героин к тому моменту носил характер постоянного обезболивающего и фактически жить без наркотиков Курт не мог.

На исходе 1993 года Nirvana записывают, может быть, лучшую свою пластинку – unplugged-концерт для MTV. Кобейн принимает принципиальное решение: играть только те песни, которые могут адекватно звучать в акустике – и ни в коем разе не переделывать старые хиты. Smells Like Teen Spirit сыграть невозможно – так что и не надейтесь! – зато Курт дает волю своим музыкальным привязанностям и включает в программу песни авторства Лидбелли, Meat Puppets и Дэвида Боуи. Его версия The Man Who Sold The World оказывается настолько аутентичной, что многие фанаты Nirvana до сих пор считают, что эту песню написал Кобейн.

Курт тщательно подходит к сценографии выступления: он требует украсить сцену цветами и свечами, а на фразу – «Ведь тогда будет похоже на похороны», – коротко бросает: «Вот именно».

Курт следит и за техническим оснащением концерта: буквально накануне записи он звонит своему технику и просит поменять лампы в его усилителе Fender Reverb. Кроме того, он ставит на свою гитару (у Кобейна практически коллекционный Martin 1959 года, одна из первых акустических гитар, оснащенных звукоснимателем, их было выпущено чуть более 300 штук) новый датчик – одним словом, он невероятно серьезно подходит к записи, казалось бы, актуального, но, в общем, проходного шоу.

Тем не менее, для Курта это шоу – отнюдь не проходное. Во-первых, оно окончательно подтверждает вхождение Nirvana в «высшую лигу» – абы кого на Unplugged не зовут, а уж если позвали – значит, соответствуешь. Во-вторых, он всерьез намерен продолжать экспериментировать с акустическим жанром – в голове у Кобейна зреет план записи целой пластинки каверов на Лидбелли, а Майкл Стайп уже договорился со студией для записи совместного альбома с Кобейном в сопровождении струнной группы.

«У него уже был билет на самолет, его ждала машина, но Курт сказал, что не приедет», – вспоминал Стайп уже после смерти Кобейна.

И вот тут – стоп! Мы практически подошли к точке невозврата, к тому самому месту, где, кажется, Кобейн принял роковое для себя решение и начинает двигаться не к новому альбому Nirvana, a совсем в другом, трагическом направлении.