Андрей Черныш - На фронтах Великой войны. Воспоминания. 1914–1918

С одним молодым офицером, бывшим ординарцем моего штаба, уроженцем г. Азова Донской области, мы поплыли по Днепру на юг, на одном из старых пассажирских пароходов. Пароход был утлый, замызганный, грязный. Пассажиров было много, масса простого народа и особенно жидов, точно шло переселение их куда. Все это слезало, влезало. Жизнь по Днепру, одним словом, била ключом, как это, вероятно, было и ранее (мне никогда до того не приходилось ездить по Днепру). Никакой оккупации юга немцами не было видно, незаметно было, что тут теперь уже не Россия, а «Украинска держава». Изредка лишь встречались среди старых царских денег и нелепых керенок еще более нелепые (соответственно к самой новорожденной державе) и до безобразия грубо исполненные украинские «карбованьци». Казалось, что вся эта масса «подлинной демократии» живет и вне оккупации, и вне новой державы, занятая какими-то своими делами. Не слышно было и той «мовы», с которой, как черт с писаной торбой, тогда носились украинские деятели всех мастей, от самых левых и до правых. На пароходных стенах читал много надписей, высмеивающих или ругавших «новую державу» и между ними такую:

«Хай живе вильна Украина От Киева до Берлина. Гайдамаки гарно дрались. Дёйчланд, дёйчланд убер аллес».

В такой обстановке благополучно доехали до Екатеринослава. Город, или вернее вокзал, набит был «старыми друзьями» – австрийцами. Зала первого класса была заполнена офицерами. Они держали себя гордо, победителями. Мы не обращали на них никакого внимания, и даже было желание выказать к ним возможно больше пренебрежения.

На поезд на Ростов попасть оказалось чрезвычайно трудно, – такая масса была пассажиров. Все же, благодаря нашей настойчивости и смелости, попали и устроились недурно. На следующий день мы были в Таганроге, намеченном нами для остановки. Отсюда было рукой подать, что называется, мне – в Ейск, а моему спутнику, жившему по-прежнему, как подчиненный, моими решениями, – в Азов; кроме того, у него в Таганроге были близкие родственники. Словом, город нам обоим был хорошо знаком, и отсюда мы полагали заняться «выяснением обстановки» для принятия дальнейших решений.

Город уже жил «под немцем». Здесь их было довольно много, не менее дивизии. Тут же находился и штаб корпуса, на главной, Петровской, улице. В городе заметен был порядок, поддерживаемый двумя властями, немецкой и русской – донского правительства. Обычно оживленный, как я его помню по мирному времени, Таганрог жил тихо. Прекрасный порт на море, имевший в недавнем прошлом огромный грузооборот, был почти пустынным, даже баркасов «рыбалок» было немного. Всюду стояли часовые немецких караулов. На высоком берегу над портом стояло несколько тяжелых батарей, смотревших дулами в море.

Город носил некоторые следы недавнего его завоевания у большевиков. Ходили рассказы о зверствах большевиков: было убито много офицеров и юнкеров, и в их числе генерал Ренненкампф [190]. Свои «жертвы» большевики похоронили с помпезными «революционными почестями» в прекрасном здесь городском саду, изуродовав его этими «геройскими» могилами. Они уже были выкопаны и преданы земле на городском кладбище.

Решили пока остановиться в Таганроге, пожить, отдохнуть, установить связь с домами родных «за морем» и вообще ориентироваться в обстановке, чтобы знать, что предпринять дальше.

О том, что было «за морем», то есть у нас, в Ейске, я скоро узнал от рыбаков, которые нелегально поддерживали сообщение с южным, большевистским, берегом. Их баркасы каждый день почти ходили тут в море за рыбой и перевозили пассажиров из Таганрога в сс. Круглое, Семибалки, Николаевка и обратно. Проделывалось это ловко на глазах у большевистских постов, расставленных по южному берегу Азовского моря. Впрочем, иногда эти посты благосклонно пропускали лиц «пролетарского» происхождения. От таких пассажиров я узнал, что на той стороне – большевистское царство, и в Ейске гнездится один из центров их власти, при этом мне даже называли заправил, ейских парней, фамилии которых были хорошо знакомы еще по детским годам. Шло там преследование несчастного офицерства, зверские убийства, вообще родной город переживал кошмарные дни, и нечего было и думать, чтобы туда пробраться. Такая же картина приблизительно, если не хуже еще, была выяснена и для моего спутника в отношении Азова.

Через несколько дней поехали в Ростов. Сообщение с ним было регулярное, несмотря на то, что за ст. Синявка мост был разрушен, и движение происходило с неудобной пересадкой: приходилось версты 1½ путешествовать пешком. Но обыватель не унывал, ездил, передвигался массами, благодушно, по-видимому, настроенный. Впрочем, это были, главным образом, волны спекулянтов всех мастей и рангов – эта грязная накипь в котле революции и вызванной ею разрухи. Ростов, весьма крупный торговый центр, имевший немало еще всяких запасов и продуктов первой необходимости, точно магнитом притягивал к себе эту ораву шакалов.

Ростовский вокзал представлял из себя что-то вроде Ноева ковчега на горе Арарат. Кого тут только не было! Некоторые даже обосновались тут более прочно, ожидая возможности попасть домой – кому на Кубань, кому в Ставрополь, или на Кавказ и проч. Встретил и ейчан, «устроившихся» здесь уже давно.

На Садовой (главная улица в Ростове) опять немцы. Узнали, что их силы, до дивизии, держат фронт за Доном у Батайска против большевиков. И действительно, временами из-за Дона доносился гул редких выстрелов.

Но город как будто этим не тревожился. По Садовой сновало немало публики. Рестораны действовали.

По высокому берегу Дона, на спусках улиц, перпендикулярно к реке, можно было наблюдать кучки любопытных, старавшихся разглядеть «военные действия» у Батайска. Все в Ростове можно было найти и все купить. И, если б не следы в некоторых местах недавних боев и отсутствие нарядных витрин шикарных магазинов (а некоторые из них были закрыты), город совсем бы походил на прежний богатый, шумный, жуликоватый, веселый, красивый Ростов. Новостью во внешности всегда бойкого торговлей города было необычайное развитие мелкой спекулятивной купли-продажи предметами необходимых потребностей для массы населения. Огромная площадь около старого собора и прилегающего базарного района сплошь была занята такими торговцами и покупателями.

На Садовой можно было видеть немало прогуливающихся немецких офицеров, в их прусском некрасивом, грубом, чисто немецком обмундировании, при этом неприятно резало глаза то, что многие из них были в обществе русских, нередко – дам, дружелюбно ведущих беседы.

В знакомом городе мы быстро ориентировались. Из газет узнали, что Добровольческая армия существует и недавно еще проявила себя красивым налетом на Владикавказскую железную дорогу в районе ст. Сосыка [191]. Большевики здесь были разбиты и рассеяны, оставив в руках добровольцев массу трофеев.