Станислав Хабаров - С высоты птичьего полета

Катерина упорно работала. Временами её подзывали к телефону, и по лицу её можно было догадаться, что это не по работе и не служебные разговоры, а кто-то, звоня, отвлекает и развлекает её. И она чуточку смущается, хотя подобный разговор обычен для красивой женщины, живущей в атмосфере внимания.

В обед мы дружно шагали в столовую КНЕСа. Иногда попадали в безлюдье, а чаще выстаиваем в очереди, поднимающейся по лестнице с первого этажа с кафетерием на второй.

Уставив поднос едой, полив еду острым соусом, рассаживались за длинными столами, а переводчик Мишель Шереметьев покупал неизменную бутылку вина. В столовой КНЕСа вино продавалось свободно, несколько сортов. Оно стояло на отдельном прилавке, рядом с острым соусом и неострым кетчупом, и никого при нём не было. Просто рядом с бутылками стояли этикетки с ценами, и получалось винное самообслуживание. Тут же на огромном блюде лежали маринованные овощи: огурчики, цветная капуста, морковь. Их приходилось прихватывать деревянными щипцами и добавлять по желанию к блюдам, и желание остренького возрастало по мере нашего пребывания здесь.

Окончив обед, собирались внизу и пили кофе. Прямо при сходе с лестницы висела огромная доска объявлений с множеством влекущих плакатов. Начинались каникулы – «ваканс», которые принято проводить с детьми, ездить в горы кататься на лыжах, которые здесь, слава Богу, недалеко, или к морю, которое тоже в нескольких часах езды, или ещё Бог знает куда, но об этом знали влекущие объявления. Многим, впрочем, на этот раз каникулы и не светили, хотя другие умудрялись успевать и в том, и в сём – поучаствовать в сдаче аппаратуры, а затем укатить, оставив её.

«ЭРА» в программу этого посещения не входила, хотя в первый же день и Обри, и Ко появились в комнате КИСа, потом исчезли, чтобы объявиться в последний день с результатами выполненного эксперимента. В просторном салоне самолета-лаборатории проводилось раскрытие конструкции «ЭРА». Самолёт в это время выполнял горку, наступала полуминутная «невесомость», и проходило раскрытие. Конструкция заученно раскрывалась, но возникающий вес опасно раскачивал её. Приборы тщательно фиксировали эволюции «ЭРЫ», и мы внимательно рассматривали её «кардиограмму».

Каждое утро мы окунались в очарование ранней весны, любовались тонкими, вытянувшимися вдоль дороги в КИС деревцами в фиолетоворозовом пуху раннего цветения и зелёной, не знающей укусов стужи, травой газонов. Два флага встречали нас на повороте центральной аллеи. А затем КИС с его всесезонной обстановкой и возвращение в город на знакомую, сияющую витринами Эльзас-Лорен, с толчеей в послерабочие часы у автобусной остановки, возле скверика с информационным табло и памятником Жоресу.

И опять в воскресенье шумела базарная толпа вокруг древнего Сен-Сернена. Вариантом Блошиного рынка (игрушки, обувь и старые краны) и всего, что скопилось в чуланах – вороха одежды, книги на выбор за 5 франков и опять одежда, миновавшая каскады снижения цены, где-то вылежавшаяся, и новые выставленные, развешанные, разложенные на продажу вещи, очень разные, на всякий вкус, находящиеся в изобилии. А рядом манили поджаренные сосиски в булочках и вкусно пахло. Чуть дальше, на бульварах, развертывалась улично-магазинная торговля, и одежда была развешана и разложена на лотках. На другой стороне завлекал овощной рынок. В то время как в крытом городском рынке обнаружилось множество точек, торгующих разливным вином, и по углам гужевалась публика, стоял шум, как в наших бывших пристанционных «шалманах» и «шарабанчиках». А хозяйка поднимала руки кверху, где были закреплены перевернутые бутылки с вином. Под потолком находились и особые краны пива, и, бочковое, охлажденное, оно наполняло бокалы здешних любителей неиссякающей струей.

На обратном пути в Париже мы жили сутки в гостинице «Терминус Нор» (конечная северная остановка). Прибыв, бросили в гостиницу вещи и отправились на свидание с Парижем. Рядом на углу находилось хорошее кафе с дарами моря. Сесть за столик нам не позволили наши скудные средства, но был, оказывается, и более дешевый путь, и мы им воспользовались. Там, где готовили морские блюда у витрины кафе с дарами моря, мы попросили открыть нам устрицы и уложить в колотый лед. Это было дешевле, и так со льдом и устрицами мы поднялись к себе в номер и устроили дегустацию. Мушкетер из нашей делегации – Валентин Попов, попробовав первую, от второй отказался, оставляя её в мою пользу. Вероятно, отказ его был не столько несогласием с французской кухней, а просто он видел мой неуёмный интерес. Мы быстро съели эту нежную, выращенную в глубинах моря сырую массу, и запили её сухим французским вином, и, посчитав себя вступившими в настоящую французскую жизнь, отправились по особенному маршруту, который должен был кратчайшим путем открыть глазам новичка – Валентина Попова – столицу Франции.

Сначала мы, сев на метро, очутились в подземном ярусе «царства троглодитов», потом поднялись на поверхность и отправились в Нотр-Дам. День клонился к концу. Был сырой, тусклый, весенний день, и колеса стенных витражей голубели в соборном полумраке зала. Месса только что кончилась, и служки за деревянными дверцами снимали церковные одежды. Выходя, мы снова прошли мимо жаркого пламени теснящихся свечей, а выйдя, свернули направо на набережную Турнель, и, спустившись к реке, посмотрели на собор с тыла. А дальше всё по Турнель к истоку улицы кардинала Лемуана, а может, и к её устью, где эта улица выбегает к мосту на остров Сен-Луи с его белым каменным обелиском.

Мы шли по набережной, останавливались, спрашивали и получали удовольствие, справляясь о пути только у красивых француженок, а они нам ласково и вежливо объясняли, и хотя в объяснениях нами улавливалась только малая часть, сам процесс доставлял куда больше удовольствия, чем полученные сведения.

А потом мы шли по улице кардинала Лемуана, по её ординарной части, отличавшейся разве что тем, что приходилось карабкаться на холм, и по ней мы добрались до площади Контрэскарп, где начиналась торговая улица Муфтар, «чудесная улица Муфтар». Стесненная выставленными наружу прилавками, витринами магазинчиков и кафе, она, изгибаясь, неуклонно стремилась вниз к бульвару Port-Royal, змеясь, как речка или как след горнолыжника, и по узости своей не допуская машин, и мы шагали по ней крупным шагом и жадно смотрели по сторонам, впитывая необычность её и красоту. Какой-то мальчишка-араб, свойски нам подмигнув, продал нам бананы с лотка.

Затем мы путались в сети переулков в районе улиц Гей-Люссака и Клода Бернара, консультировались с целой стаей подростков, которые много шумели, смеялись и перемигивались, а в результате не могли ничего объяснить и посоветовали спросить в магазине.