Станислав Хабаров - Сюжет в центре

О первых шагах Ярослава в «Комсомолке» история умалчивает. Он начал в отделе писем. Известны только слова тогдашнего реформатора советской журналистики Алексея Аджубея, редактора «Комсомольской правды» и первого зятя страны. («Не имей сто друзей, а женись как Аджубей».) Его слова на планёрке и решили судьбу Ярослава, трудившегося тогда нештатно в отделе писем: «Вот этого рыжего возьмём».

Работала тогда у Раушенбаха красивая Валя Голованова, в девичестве Журавлёва. Закончив Физ-Тех она попала по распределению в НИИ-1, где и познакомилась с Ярославом. Мы знали тогда о Ярославе лишь понаслышке. «Зашёл в нииёвскую библиотеку, – рассказывал Юрий Спаржин, – у стойки белёсый парень, почти альбинос, читает газету и фыркает беспрерывно.»

На банкет в честь наших первых лауреатов сотрудники были приглашены с мужьями и женами, и наши места оказались рядом. Из соображений секретности лауреатов престижной тогда Ленинской премии называли значкистами. Я сказал тост после Башкина, может не совсем удачно переиначив его слова, и отметил тогда, что только он, Слава Голованов, мой ближайший сосед по столу, от души рассмеялся.

«Нет пророка в своём отечестве». Вокруг нас были выдающиеся ракетостроители, авиаконструкторы, космонавты, лётчики-испытатели, но они казались нам обыкновенными людьми. Мы видели их каждый день, а Славка стал для нас человеком особенным. (А он и в известности так по телефону звонил: «Это Славка Голованов звонит…»). Он выглядел человеком особенным, представителем иной человеческой среды, носителем свежей информации, во взглядах циником, всё критически оценивающим. Остроумный, щедрый, доброжелательный, набитый байками из взятых недавно интервью. Для нас встречи с ним были выходом из монотонной обыденности техники, подобные выходу обитателей моря на сушу.

С его умом и зоркостью, работая в официальном рупоре пропаганды, нельзя было оставаться не циником перед великой стеной, казалось навеки выстроенной и стоявшей прочно. И что поделаешь, приходилось изворачиваться. Всегда в юности существует лицейское братство доверенных и друзей, которым доверяешь скрытое. Иначе в пору повеситься, когда не спасает уже заложенный в тебя природой витамин.

Ярославу повезло, что начинал он свою профессиональную карьеру вместе с космонавтикой. Окончание им института как раз пришлось на год запуска первого спутника. Космическая эра отмечалась скромно в технических кругах. И в дневнике инженера 4-ой лаборатории НИИ-1 Ярослава Голованова появилась запись о том, что приехал с запуска начальник лаборатории академик Петров и рассказал о ночном старте 4 октября 1957 года: «Показалось, что ракета качнулась на старте. Но всё было хорошо, ракета взлетела нормально. Когда спутник сделал два оборота вокруг Земли и стало ясно, что он не падает, сообщили в Москву»… Записав эти строки, инженер Голованов и не подозревал, что горнист его судьбы уже протрубил сбор, и его дальнейшая жизнь будет связана с космонавтикой.

Не всегда видно, как человек вырывается из житейских оков к известности, превращаясь из гусеницы в бабочку. Красоты крыльев ещё не видно. Это мокрое, до поры, до времени скомканное существо, и ему ещё предстоит чудесная метаморфоза.

А затем были встречи у Славки на улице Гашека, что рядом с Театральной площадью, куда они перебрались из Лихого переулка. Это место было для нас памятным по особой причине. Неподалеку было здание нашего бывшего министерства, в котором умер в день своего шестидесятилетнего юбилея от пятого инфаркта выдающийся ракетный конструктор Михаил Кузьмич Янгель, создатель великих советских военных ракет, которых боялись американцы и одну даже прозвали «Сатаной».

И была ещё в памяти ужасная катастрофа с боевой янгелевской ракетой Р16, которая самопроизвольно запустилась на старте и погибло около ста человек, в их числе первый главком РВСН, маршал Митрофан Иванович Неделин. Самого Янгеля спасло, что за минуты до беды, он отошёл покурить под защитный козырёк.

Говорят, что в день юбилея Янгель ждал общепринятых поздравлений в особой выделенной комнате. Но сначала никто не шёл. Многие рассуждали: пусть сперва пройдёт официальщина, мы попозже. Его ведь искренне любили. Но пока не шли, и юбиляру было нехорошо. Зато потом пошли косяком, и было здорово – сердечно, тепло. И сердце юбиляра не выдержало.

Слава был прекрасный рассказчик. В скромной комнатке на улице Гашека для нас, засекреченных, распахивалось окно в огромный и пёстрый мир. И велись бесконечные разговоры, а скромной трапезой были сосиски в соседней закусочной. Главным было, пожалуй, особое свойство интересного и остроумного Славки – мы все считали себя его друзьями.

Комната на улице Гашека была первым самостоятельным жильём Головановых. В Постановлении Правительства о переходе в Подлипки отмечалось – «с предоставлением жилой площади». Это было щедрым подарком Королёва. В его огромном Особом КБ было немало нуждающихся в жилье.

Жильё предоставлялось в Подлипках в новостроящихся домах. Практика москвичей, не желавших расставаться с московской пропиской, заключалась в обмене полученной загородной жилплощади на площадь в Москве. Обычно обменивались со строителями домов в Москве, которые получали жилье в Москве, но из-за отсутствия московской прописки не могли им воспользоваться.

Очередные ноябрьские праздники мы отмечали у Головановых. Затем была официальная встреча в «Комсомольской правде». В отделе науки была тогда оправдавшая себя практика поиска своих будущих авторов в научной среде. Собирали то медиков, то биологов, говорили им как важно и достойно популяризировать науку взглядом изнутри, и один-два из десятков собравшихся начинали писать для газеты, становились её нештатными авторами. Я тоже начал писать. В «Комсомолке» нам были рады и от этого к встречам со Славой прибавилась масса деловых встреч.

Слава лихо водил по улицам Москвы свою «Волгу», редкую по тем далёким временам. Мы с удовольствием ездили с ним, слушая его мимолётные путевые реплики. «Слуга поехал», – замечал он, имея ввиду депутата – «слугу народа». «Женя объясняется с постовым», и, действительно, замечали Евгения Евтушенко, объясняющегося с постовым ГАИ. «Подкаблучник»,кратко характеризовал он Роберта Рождественского, высаживая супружескую пару, которую подвёз из дома литератора.

Случалось попадать ему и в аварийные ситуации, и оба раза с членами семьи Кожевниковых-Герасимовых, соседей по новой квартире. Он вёз кудато Капу Кожевникову – коллегу по «Комсомолке». Второй раз он попал в ситуацию вместе с её мужем из «Нового мира», писавшим под псевдонимом Герасимов. Его тост с соседями на дне рождения потом был о том, что испытывал эту семью на прочность, и она оказалась на редкость прочной.