Михаил Дубинский - Женщина в жизни великих и знаменитых людей

«Верь мне, о, юная, прекрасная Офелия, оставайся довольною тем, что ты прекрасна, не имея об этом никакого понятия. Сохрани в себе всегда свою скромность. Постоянно заботься о власти твоих прелестей; ты будешь еще более любима, если будешь опасаться, что тебя не будут любить».

Робеспьеру поклонялись даже образованнейшие и высокопоставленные женщины. Однако, страстное поклонение одной женщины скорее повредило ему, чем принесло пользу, и было одной из причин его гибели. Весною 1794 года распространился по Парижу с быстротою молнии слух, что Робеспьер находится в близких сношениях с одной гадалкой. Имя гадалки было Тео, но враги диктатора изменили его в «Теос» (греческое слово, означающее Бог), чтобы иметь возможность называть ее «матерью Бога». Эта сумасшедшая мечтательница питала сильную любовь к диктатору, который, по ее предсказанию, должен был изменить социальный и политически строй всего мира и иметь великую будущность. Отличаясь, как уже сказано, безграничным тщеславием и будучи в то же время крайне суеверным, Робеспьер был очень рад предсказаниям гадалки. Придавая большое значение ее словам относительно роли, которая ожидает его впоследствии, он часто заставлял ее гадать о будущих событиях. Обошелся он с нею следующим образом. Одной из самых ревностных поклонниц Екатерины Тео была некая женщина, отличавшаяся редкою красотою. У нее была дочь столь же приятной наружности, как и она сама, но не отличавшаяся особенно строгим нравом. В ее салоне собирались большей частью знаменитые парижские жуиры. Этой-то красавице и хотелось сблизиться с Робеспьером. Чтобы залучить его как-нибудь к себе, она пустила в ход все пружины женской политики. Очарованный ее красотою и грацией, диктатор навестил ее в ее салоне и через ее посредство познакомился с гадалкой. Когда плутовка Тео запуталась в какой-то темной истории и была арестована, у нее оказалось письмо, в котором она называла Робеспьера словами «мой милый сын». Этого было достаточно, чтобы против Робеспьера поднялась страшная буря.

В случае с Тео обнаружился трусливый характер Робеспьера. Чтобы устранить от себя всякое подозрение в покровительстве этой подозрительной женщине, он даже пальцем не двинул для спасения несчастной. Ту же самую трусость обнаружил он и по отношению к семье, благодаря которой сошелся с гадалкою. Вскоре после ареста Тео были также арестованы красавица-мать и дочь, хозяйки веселого салона. На них-то и выместили свою злобу враги Робеспьера. Когда Фукье-Тенвиль, знаменитый прокурор республики, увидел, что красивая женщина и ее цветущая дочь бесстрашно сели в арестантскую телегу, он цинически крикнул:

— Смотрите, что за дерзость! Когда они будут подниматься на эшафот, мне будет очень интересно посмотреть, сохранят ли он тогда такое же спокойствие духа, как теперь. Я непременно пойду посмотреть, хотя бы для этого мне пришлось опоздать к обеду.

Так называемые «революционные женщины» были также без ума от Робеспьера. К их числу принадлежали те выродившиеся, сумасбродные женщины, который, отвыкнув от домашней жизни, постоянно толкались в клубах и национальном Конвенте, основывали собственные женские клубы, в которых проповедовались революционныя идеи, и т. п. Обнаруживая крайнюю душевную грубость и дьявольские страсти, они избрали своими девизами слова: «братство обоих полов» и «братство республиканских женщин». На диктатора они просто молились, так как он своими лукаво-слащавыми речами о любви, браке, материнских чувствах, воспитании давал им возможность прикрывать безнравственность своего поведения. Женщины эти до того огрубели и прониклись животными страстями, что во время сентябрьских убийств открыто пили вместе с убийцами кровь еще трепещущих жертв. Во время террора они получали плату за то, что издавались над осужденными на смертную казнь или сидели вокруг гильотины с вязанием в руках, вследствие чего их и прозвали «вязальщицами Робеспьера».

Несмотря, однако, на это общее поклонение женщин человеку, навеявшему ужас на всю Францию, нашлось несколько благородных представительниц прекрасного пола, которые имели мужество протестовать против кровавого режима тирана. 13 декабря 1793 года они явились в Конвент и стали просить, чтобы их мужей освободили из заключения. Однако, у бездушного палача нашлись только красивые слова и напыщенный фразы для несчастных.

— Женщины! — воскликнул Робеспьер, обращаясь к пришедшим с мольбою женщинам. — Слово это пробуждает в душе чувство любви и представление о высшем идеале. Жены! Слово это вызывает в сердце приятные ощущения любви к человечеству. Но разве жены не являются в то же время и республиканками? Разве эта принадлежность к республиканкам не кладет на них известных обязанностей? Разве республиканки должны отказаться от названия гражданок, чтобы иметь возможность быть женами? Добродетельные республиканские супруги идут по совершенно другой дороге: они твердо следуют за теми, которым вверена охрана народных интересов.

Тем из несчастных женщин, которые следовали совету бездушного палача, приходилось жестоко расплачиваться за свою неосторожность. В виде примера можно указать на г-жу Дюплесси, мать Демулена, обратившуюся к Робеспьеру с просьбою помиловать ее дочь. Вместо всякого ответа тиран приказал отрубить ей ее великолепную голову…

Любопытно, что у Робеспьера была своя Шарлотта Кордэ, по имени Цецилия, обвиненная им в мнимом покушении на его жизнь, чтобы получить возможность казнить еще несколько сотен невинных граждан. Наивный подросток, дочь одного парижского гражданина, Цецилия пробралась 23 мая 1793 года в дом Робеспьера с намерением «хоть раз посмотреть, как выглядит тиран». Так как у неосторожной девочки оказались в корзине два небольших ножа, то Робеспьеру было нетрудно ударить себя одним из них в грудь, а затем выставить себя мучеником свободы. Этот совершенно ничтожный случай диктатор раздул до крайних размеров, превратив простое детское любопытство в дело огромного государственного значения. В речи, которую он произнес вскоре после этого инцидента, Робеспьер воскликнул с пафосом:

— Клянемся кинжалами, которые обагрились кровью мучеников революции, а затем были направлены против нас, что мы искореним всех преступников, не оставив в живых ни одного из них!

Несчастная «преступница», конечно, должна была сложить голову на эшафоте и увлечь еще туда за собою также и своих родителей. В числе осужденных на смерть, которых везли на казнь в одной телеге с Цецилией, был также некий Ламираль, присужденный к смерти за покушение на жизнь Колло д’Эрбуа. Во время следования колесницы к лобному месту он обратился к бедной девочке, все время усердно читавшей молитвы, со следующими словами: