Михаил Дубинский - Женщина в жизни великих и знаменитых людей

— Знаете что, господа? — сказала она вдруг. — Так как кольцо вам всем нравится, то я его вам сбуду с публичного торга. Тот, кто больше даст, тот и получит его в собственность.

Гости охотно приняли предложение и начали торговаться.

— А вы, мой поэт, — обратилась Рашель к Мюссе, — что вы предложите?

— Свое сердце, — ответил Мюссе с таким искренним выражением на лице, что Рашель радостно воскликнула:

— Кольцо ваше, Альфред!

После этого она сама надела кольцо на его палец. Конечно, Мюссе считал это шуткой и, прощаясь с Рашелью, хотел ей возвратить драгоценное украшение, но она просила оставить кольцо у себя. Так как Мюссе продолжал отказываться, то она с неподражаемой грацией стала перед ним на колени.

— Примите во внимание, дорогой поэт, — сказала она, — каким ничтожным подарком будет это кольцо за благородную роль, которую вы для меня напишете! Смотрите на кольцо, как на талисман, который нам обоим принесет счастье.

Это была приятная минута в жизни Мюссе. Но талисман оказался плохим: Рашель уехала в Лондон, а Мюссе, вся жизнь которого представляла сплошной ряд колебаний, больше не думал о своих трагедиях. Проходили годы. Понсар, Легувэ и другие опережали его. «Божественная» Рашель потеряла терпение. В то же время Мюссе надолго погрузился в уныние, вызванное смертью герцога Орлеанского, которую он оплакал в стихотворении «Тринадцатое июля» (1843 год). Кроме того, у поэта, которому в то время было 33 года, начали обнаруживаться первые признаки физических страданий. С тех пор как он обменялся с княгиней Бельджойзо раздраженными словами и враждебными письмами, он все более и более начал удаляться от света. Восторг перед Рашелью уступил место увлечению артисткой Розой Шери. В один грустный рсенний день он возвратил кольцо Рашели.

Не стройными александрийскими стихами завоевал Мюссе французскую сцену, а пламенной прозой. К сожалению, он был уже усталым, сломленным человеком, пившим абсент вместо шампанского, когда «весь Париж» начал восторгаться в Théâtre Francais, Odéon и Gymnase его комедиями. Он превращался уже в развалину, делаясь чем-то вроде памятника любви к великой женщине, Жорж Санд, образ которой все еще носился перед его внутренним взором. Невольно вспоминается гейневская «Лорелея» и ее грустный конец:

Прежде чем, однако, дойти до этого состояния, Мюссе суждено было не раз еще встречаться с предметом своей глубокой любви и ненависти — Жорж Санд. В Париже, куда он вернулся из Италии после разрыва с великой писательницей, встретили его с восторгом. На него стали смотреть, как на Тангейзера, который был в гроте Венеры и вернулся оттуда пресыщенным, больным и разочарованным. Он и вел себя, как Тангейзер, клеймя свою возлюбленную на всех перекрестках. Это, впрочем, не помешало ей по возвращении в Париж сделать попытку к тому, чтобы опять сойтись с ним.

Жорж Санд в то время окончила свой роман «Консуэло». Слава ее гремела далеко за пределами Франции. Но и Мюссе был в зените славы. Оба они выросли за время разлуки и, убедившись, что жить друг без друга не могут, начали думать о том, как бы вернуться к временам прежней дружбы. Попытка к сближению была сделана Жорж Санд. Сердце женщины подсказало ей, что она, может быть, больше виновата в разлуке, чем он. Мюссе сначала упорствовал. Он не хотел вступать даже в письменные отношения со своей бывшей подругой и все ее письма отсылал обратно нераспечатанными. Тогда Жорж Санд прибегла к хитрости. В одно прекрасное время Мюссе получает мягкий душистый пакет. Загадочный вид пакета заставил поэта призадуматься, и он решил его вскрыть: там оказались великолепные мягкие черные волосы, которые он некогда с такой страстью целовал. Оказывается, что Жорж Санд отрезала себе волосы в знак покаяния, желая этим разжалобить его и вымолить прощение. Такой жертвы он не ожидал, и примирение состоялось.

К сожалению, ужиться они не могли и после примирения. Вечно женственное как идея гораздо чаще поддерживает поэта на высоте вдохновения, чем вечно женственное как реальный факт. Мюссе и Жорж Санд опять стали ссориться и вскоре опять разошлись, чтобы через некоторое время снова сблизиться и опять разойтись. В конце концов эти вечные разлуки и примирения до того им опротивели, что Мюссе и Жорж Санд сделались настоящими врагами. Они даже стали отрицать друг у друга талант. Мюссе доказывал, что у Жорж Санд все поверхностно, а Жорж Санд утверждала, что талант Мюссе — только нервная слабость. Так они и остались врагами до конца жизни.

Было бы очень любопытно проследить на отношениях между Мюссе и Жорж Санд, насколько связь между великими или талантливыми людьми отражается на их произведениях. Это было бы тем более легко, что Мюссе и Жорж Санд представляют единственный пример, когда влюбленные стоят на одинаковой высоте дарования. По картинному выражению Брандеса, оба они «олицетворяли собою как бы Адама и Еву искусства, сблизившихся друг с другом и поделивших между собой яблоко от древа познания добра и зла. Затем последовало проклятие, то есть разрыв, они разошлись и пошли каждый своим путем; но они уже стали не те. Произведения, которые они создавали после сближения, отмечены совсем иным характером, чем вещи, написанные ими прежде.

Он покидает ее в отчаянии, разбитый и пораженный, унося в своей душе новое крупное обвинение против женщин и вдвойне теперь убежденный: „женщина, имя тебе — коварство“.

Она покидает его очень взволнованная: поначалу она наполовину утешена, но затем переживает глубочайшее потрясение, хотя вскоре начинает даже радоваться, что пережила наконец кризис, взбудораживший ее покойную творческую натуру. Она выносит отсюда новое сознание превосходства женщины над мужчиной и вдвойне убеждается: „мужчина, имя тебе — слабость!“.

Он покидает ее, враждебно настроенный против химер, филантропических затей и утопий, и более чем когда-либо убеждается, что искусство должно быть для художника альфой и омегой существования. Но за всем тем соприкосновение с великой женской душой не проходит для него бесследно. Прежде всего горе делает его искренним: он сбрасывает с себя деланный цинизм и отныне никогда уже не станет щеголять искусственным бессердечием и холодностью. В произведениях, которые он Теперь станет созидать, скажется то влияние, которое открытый характер, доброта и увлечение Жорж Санд идеалами внесли в него; влияние это проявляется и в республиканском увлечении Лорензаччио, и в жизни, преисполненной чувством, Андреа дель Сарто, и, пожалуй, даже в протесте Мюссе против закона о печати Тьеру.