Сара Бернар - Моя двойная жизнь

С большим смущением я отвечала на его вопросы. Тогда он ласково усадил меня рядом с собой.

— Вы очень любите театр?

— Совсем не люблю, сударь!

Он не ожидал такого ответа и с удивлением обратил вопросительный взгляд на госпожу Герар, и та ответила:

— Она в самом деле не любит театр, но у нее нет состояния, потому что отец оставил ей всего сто тысяч франков, которые она может получить только в день своего замужества, а замуж выходить она не желает; поэтому ее мать хочет, чтобы у нее была профессия, так как у самой госпожи Бернар всего лишь пожизненная рента, правда вполне приличная, но пожизненная рента — это пожизненная рента и не более того, ее дочерям она не достанется. Вот потому-то ей и хочется, чтобы Сара обеспечила себе независимость. А Сара мечтает уйти в монастырь.

Обер медленно произнес:

— Никакой независимости эта профессия дать не может, дитя мое. Сколько ей лет?

— Четырнадцать с половиной, — ответила госпожа Герар.

— Нет, — воскликнула я, — мне скоро будет пятнадцать!

Любезный старец улыбнулся.

— Через двадцать лет, — молвил он, — вы уже не будете так рьяно настаивать на точности цифр.

Затем, полагая видимо, что визит несколько затянулся, он встал.

— Говорят, — сказал он, обращаясь к «моей милочке», — говорят, что мать этой девушки необычайно красива?

— О да, — ответила госпожа Герар.

— Весьма сожалею, что мне не довелось познакомиться с ней, но прошу передать ей мою благодарность за такую очаровательную замену.

И он поцеловал руку слегка покрасневшей госпоже Герар.

Такова была эта беседа, слово в слово. Каждое движение, каждый жест господина Обера врезались в мою память, ибо этот исполненный очарования и кроткой доброты человек держал в своих прозрачных руках мое будущее.

Открыв дверь салона, он сказал, коснувшись моего плеча:

— Не падайте духом, девочка, и поверьте, вы еще поблагодарите свою мать за то, что она заставила вас так поступить. Не печальтесь. В жизнь, конечно, следует вступать с серьезным видом, но смотреть на вещи надо веселее.

Я уже собиралась переступить порог, как вдруг на меня налетела красивая, но несколько полноватая и очень шумная особа.

— А главное, — шепнул, наклонившись ко мне, господин Обер, — не следует распускать себя, как эта великая певица. Запомните: полнота — злейший враг любой женщины, а тем более актрисы.

Затем, пока лакей держал распахнутой настежь дверь, пропуская нас, я услыхала слова господина Обера, обращенные к той самой особе:

— Итак, совершеннейшая из женщин… и т. д.

Я вышла ошеломленная и в коляске не проронила ни слова.

Госпожа Герар стала рассказывать о нашем свидании маме, но та, не дослушав ее, сказала:

— Хорошо-хорошо, спасибо.

Экзамен должен был состояться через месяц после этого визита, и к нему надо было готовиться.

Мама не знала никого из театра. Крестный посоветовал мне взять «Федру», но мадемуазель де Брабанде воспротивилась этому, такой выбор несколько шокировал ее, и она отказывалась помогать мне.

Наш старинный друг господин Мейдье хотел, чтобы я работала над ролью Химены из «Сида», однако он заявил, что я чересчур сжимаю челюсти — и это было правдой, — что я недостаточно открываю рот, когда произношу о , и не раскатываю должным образом р; он подготовил для меня маленькую тетрадочку, содержание которой я привожу с точностью, так как моя бедная, любимая Герар бережно хранила все, что касалось меня; она-то и вручила мне множество документов, которые так пригодились мне теперь.

Вот что предлагал мне наш несносный друг:

«Каждое утро в течение часа на до, ре, ми делать упражнение: те, де, де — для того чтобы добиться звучности.

Перед обедом сорок раз произносить: Карл у Клары украл кораллы… — чтобы очистить р.

Перед ужином сорок раз повторять: Сти-стэ, ста-сто, сту-сты; сти-тти, стэ-ттэ, ста-тта, сто-тто, сту-тту, сты-тты — чтобы научиться не свистеть с.

Вечером, перед сном, двадцать раз сказать: ди, дэ, да, до, ду, ды; ди-ди-ди-ди-дитт, дэ-дэ-дэ-дэ-дэтт, да-да-да-да-датт; до-до-до-до-дотт, ду-ду-ду-дудутт, ды-ды-ды-ды-дытт — и двадцать раз: пи, пэ, па, по, пу, пы, пе, пя, пё, пю; пи-бби, пэ-ббэ, па-бба, по-ббо, пу-ббу, пы-ббы… Открывать пошире рот на д и складывать губы бантиком на п …»

Он с самым серьезным видом вручил эти упражнения мадемуазель де Брабанде, которая столь же серьезно требовала от меня их выполнения. Мадемуазель де Брабанде была просто очаровательна, и я любила ее, но не могла удержаться от смеха, когда, заставив меня сказать те, де, де — это бы еще куда ни шло, и Карл у Клары украл кораллы … она принималась за сти-стэ … Это было выше моих сил: вообразите себе какофонию звуков, издаваемых ее беззубым ртом, начинался такой свист, что ему отвечали воем все бездомные псы Парижа. А уж когда дело доходило до ди-ди-ди-дитт… и пи-бби… мне казалось, что моя дорогая учительница вообще теряет рассудок: прикрыв глаза, вся красная, с озабоченным видом и ощетинившимися усами, сосредоточенно растягивая губы наподобие щели в копилке или складывая их кружочком, она мурлыкала, свистела, пыжилась и пыхтела без устали…

Не выдержав, я валилась в плетеное кресло. Меня душил смех. Крупные слезы катились из глаз. Ноги стучали по полу. Я размахивала руками от сотрясавшего меня хохота. Раскачивалась из стороны в сторону.

Привлеченная необычным шумом, мать приоткрыла как-то раз дверь. Мадемуазель де Брабанде объяснила ей с важным видом, что обучает меня «методу» господина Мейдье. Мама пыталась образумить меня, но я не желала ничего слушать, я с ума сходила от смеха. Тогда, опасаясь нервного припадка, она увела учительницу, оставив меня одну.

Мало-помалу я успокоилась. Закрыв глаза, я представила себе монастырь. И те, де, де… смешались на какой-то миг в моем затуманенном сознании с «Отче наш», помнится, эту молитву мне в качестве наказания следовало повторять пятнадцать или двадцать раз.

Потом наконец, придя в себя, я встала и, смочив лицо холодной водой, отправилась к матери, которую застала за вистом в обществе учительницы и крестного.

Я с нежностью поцеловала мадемуазель де Бра-банде, которая тут же вернула мне поцелуй, да с такой всепрощающей добротой, что я вконец смутилась.

Шли дни. Из всех упражнений господина Мейдье я делала только те, де, де … под фортепьяно. Ради этого мама каждое утро приходила будить меня, что выводило меня из себя. Крестный заставил меня выучить роль Арикии, но я ничего не понимала из того, что он говорил о стихах. Он полагал и пытался втолковать это мне, что стихи не требуют интонации и что весь смысл — в рифмах. Слушать это было невыносимо, а выполнить и вовсе невозможно. К тому же я не очень-то понимала характер Арикии, мне казалось, она совсем не любит Ипполита, я считала ее лукавой кокеткой, и только.