Даниил Скобцов - Три года революции и гражданской войны на Кубани

государственной регулировки экономической жизни», – «тем» же «менее может справляться с нею неокрепшая государственная власть». Дальше указывалось, что «декларативное признание» этого еще не может привести к свободе торговли, так как объявление этой свободы лишь на территории Добровольческой армии не разрешает того же вопроса на территориях краевых образований: Дона и, главным образом, Кубани, где щедрой рукой расставлены рогатки.

Донское правительство в обмене мнений с «Особым совещанием» соглашалось в принципе отменить все стеснения торговли на территории Дона, но на началах взаимности. В газете «Свободная речь» ставился этот вопрос ребром о необходимости и неизбежности общего фронта против Кубани, – нужно-де согласиться Дону и Добровольческой армии, а потом применить совместные действия в отношении Кубани… Тем смелее это можно было сделать, что с окончанием сбора хлебов на всем пространстве Юга России «отпадал главный козырь кубанских самостийников»…

Уже тогда, в августе месяце, как мы видим, поднимался вопрос о применении сильнодействующего средства экономического воздействия на Кубань. Приводился и главный мотив, почему газета правого кадета, профессора Соколова, считала, что у добровольцев должны быть руки развязаны в отношении Кубани; она-де состоит в сотрудничестве и соглашении с грузинскими «полубольшевиками» в соглашении, заключенном якобы «в глубокой тайне», но о котором все знали, конечно. Любопытно отметить, что идеолог добровольческой политики не мог здесь умолчать о другом виде самостийности, которая наряду с краевыми самостийностями препятствовала нормальному товарообороту, – это «самостийность» местных органов добровольческой власти: комендантов и др.

Итак, что же это за сильнодействующее средство, которое решено было применить к живому краю, ресурсами которого, по преимуществу, питались силы борьбы?

В двадцатых числах сентября та же «Свободная речь» оповестила своих читателей, что Кубанским Краевым правительством получено официальное уведомление от Особого совещания о воспрещении ввоза в Кубанскую область всяких товаров и продуктов… Лишь через полмесяца после общего объявления блокады последовало несколько смягчающее разъяснение, главный 3-й пункт которого звучал тем не менее достаточно сурово: – «когда обеспечен вывоз эквивалентного количества товаров: из Кубанской области, тогда лишь разрешался ввоз соответствующего количества товаров на Кубань независимо от того, когда заключен договор». Таким образом, чиновники «Особого совещания», в некоторых случаях те же «самостийные коменданты», о которых шла речь выше, получали в свои руки ключ от всякой торговли товарами и продуктами, попадавшими на Кубань… Захлопывалась крышка над экономическим гробом Кубани. Безвольное, дряблое правительство Курганского лишь через месяц после объявления блокады (29/Х 1919 года) внесло резолюцию, в коей заключалось слабое подобие протеста: «Признать фактическое осуществление Добровольческой армией внешней блокады посягательством на экономическую свободу Кубани»…

В Ростовской газете «Заря России», специально обслуживавшей действующую армию, было помещено даже такое сетование № 37 от 11 октября 1919 года в передовой статье на тему: «Два результата» – приводилось противопоставление, как весной «орлы Кубани» прилетели с далекого Кавказа на выручку Дона и дружными усилиями освободили Дон, и как теперь в результате отсутствия единения кубанцы не могут вывезти свой товар с Кубани, а донцы с Дона без специального разрешения на то со стороны добровольческого управления торговли и промышленности… И еще: наша попытка «пробить окно» в коммерческую Европу и войти самим, помимо коммерсантов, в непосредственный с нею контакт успеха не имела, даже хуже того: это стоило нам цены груза одного парохода среднего тоннажа.

Дело было поручено правлению «Центрального союза учреждений мелкого кредита». Через краевую контору Государственного банка был открыт кредит и было ему разрешено закупить в Крае по существующим твердым ценам валютные товары и дано разрешение на беспошлинный вывоз этих товаров за границу. Правление Централь-Союза уполномочило некоего Кучерявенко на производство всей операции. Целый пароход, как было выше отмечено, увел этот господин Кучерявенко с кубанскими товарами по казенной расценке, но в обмен эквивалентно за эти товары никаких ценностей на Кубань не поступило. Когда обратились к Кучерявенко, Днепро-Союз, чтобы получить что-либо для поддержки бедствующих за границей кубанских беженцев, то получили в ответ «поведомление»: «Украинська кооперация имеет сношения с Кубанською кооперацией без „посредников“…» И, конечно, от представителей кубанской кооперации – Бескровного, Ивасюка и др. – мы тоже не только не получили ничего для кубанских беженцев, но даже не было сделано ими простого обычного уведомления об общем положении дела с этой печальной операцией. И еще случай. Из Италии прибыл к нам, как тогда подчеркивалось, по рекомендации «главы кубанской заграничной делегации Луки Л. Быча синьор Отавхиамно Ропалло» для переговоров с Кубанским правительством о торговых сношениях Кубани с Италией. Личного доверия он не внушал. Но последующая деятельность этого «сеньора» дала повод к самым худшим предположениям о нем и о тех, кто вел с ним сношения. С ним велось дело от имени так называемого «Кубанского правительства Иваниса». При эвакуации с Кубани был вывезен запас различных материалов, между прочим, большой запас сырцовых кож… По делу с кожами и др. материалами возник судебный процесс, закончившийся будто тем, что остатки кубанских сумм были депонированы в итальянском банке… Ни от «правительственных» лиц группы Иваинса, ни от каких-либо их уполномоченных нам не приходилось услышать никаких разъяснений по этому и другим вопросам материального значения.

Нам хотелось победы. Надежда дойти до Москвы, изгнать оттуда большевиков, чтобы, действительно, приблизился «полуденный час возрождения» – исполнение нашей мечты, – но мы не могли не знать, как должно отразиться на сознании Быча, Рябовола, Кузьмы Бескровного и пр. трагикомическое положение Петлюры: «В вагоне – Директория, а под вагоном „вся его территория“…»

По возвращении из Анапы в Екатеринодар, после острого недомогания, повидавшись кое с кем из среды политических друзей, я с их согласия решил побеседовать с отдельными лицами из большинства Законодательной рады. В душе все же была надежда, что счастье родного края, уважение к памяти павших в борьбе возьмут верх в сознании черноморских вожаков над гибельными петлюровскими порывами… Пока не поздно, быть может, удастся задержать процесс развала.