Иван Жиркевич - Записки Ивана Степановича Жиркевича. 1789–1848

Штаден, хитрого ума человек, закоренелый черпатель в казенном собственного блага, с первого шага своего вступления на завод необыкновенной своей деятельностью успел обворожить всех так, что долго, очень долго никто не обращал внимания, что делается за наружной декорацией завода. До меня Штаден купил двести душ в сорока верстах от Тулы, устроил там винокуренный паровой завод, дом, сад и разные к тому принадлежащие затеи… а перед выходом моим в отставку купил еще другую деревню верстах в двадцати от завода. Всегда слыл отличным хлебосолом и угостителем, имел большое семейство и проживал в год наверно от 50 до 60 тыс… В карты он вовсе не играл.

Прежде всего он представил о необходимости положительных штатов и законов для заводского управления. В последнем отношении он внес в положение завода такие статьи, которые устраняли от него навсегда тот несчастный пример его предместника, лично ответственного за недостатки по заводу. Вся ответственность за целость имущества отнесена на все оружейное общество, избиравшее из среды своих ко всему смотрителей и вахтеров, но на такие сроки, что никогда не имели времени окончить совершенно прием главных предметов для заводского изделия, если тогда имелось, и таким образом неоконченный прием передавался к началу для последующего за тем приемщика и все, чего недоставало, из опасения хлопот и утеснения личного ходило от одного начальника до другого, единственно на словах без всякого документа. Большое количество материалов числилось в записках, выданных от лиц, давно умерших или выбывших из службы, без означения даже, для чего и когда выданы из магазинов. А таких записок приблизительно, по моему соображению, было по крайней мере на 60 тыс. рублей.

При вступлении в командование заводом Штаден, вероятно по расчету, выхлопотал себе в помощники зятя своего, полковника Эмме, [391]которого лично я не знал, но слышал как о человеке с честными и благородными правилами. Вглядевшись в бездну, на краю которой поставил его Штаден, вздумал к оправданию своему принять меры; из этого первоначально пошли у них личные неудовольствия, а потом в служебном порядке Эмме сделал донос. Наряжена была комиссия разобрать его с Штаденом. Кончилось тем, что Эмме посажен на год в крепость и исключен из службы как «беспокойный чиновник». Около миллиона пудов железа и несколько сот тысяч пудов меди один не сосчитаешь, а поверку двухгодовую или трехлетнюю сытный обед с шампанским и денежная закуска всегда повернут в пользу «имущего».

Другое постановление заводское ставило оружейников под защиту и надзор собственной их полиции воспрещался вход в их дома и заведения общей гражданской полиции без соучастия первой. Привезут корчемное вино в дом оружейника, городская полиция получает извет. Относятся в заводскую – для обыска. Заводской полицеймейстер по обязанности службы занят другим заводским делом, проходит час, два, три, идут на обыск, и корчемства вовсе не было.

Винокуренный завод принадлежал Штадену, а после уже военному еще губернатору. Так же и по другим предметам, смотря по обстоятельствам. Касательно же личного обращения с оружейниками, Штаден умел приобрести к себе их привязанность. Защита бедных, усиление задельной платы и количества отпускаемых для выделки оружия материалов, со строгой внимательностью, чтобы все это до них доходило, – присвоили ему полное право на их благодарность. Даже наказание виновных производимо было всегда с умеренностью, невзирая на личную строгость самого Штадена. Но за то несчастные подрядчики и поставщики из оружейников были уже сущие его данники, невзирая ни на средства, ни на прибыль, ими приобретаемую, и, увы, были примеры, что богачи, пользовавшиеся милостью и доверенностью Штадена, при личном гневе его не только нищали, но ввергались в несчастия, выходящие из границ человечества.

Всякий раз, когда я бывал у магазинов или у работ, мне там непременно встречались два лица, которые этим самым обратили на себя мое внимание. Это были заводской полицеймейстер Брезгун [392]и заводской механик Зехов, [393]женатый на сестре Брезгуна. Последний пользовался особенной доверенностью Штадена, устроил у него завод, и все, что относится до строительной и механической части в деревне, возводилось под его наблюдением. Нетрудно было догадаться, что за мной присматривают. Нисколько этим не стесняясь, я продолжал поверку отпусков и назначение рабочих внимательно, избегая, однако ж, излишней строгости, и, если где находил излишек или недостаток, исправлял все с кротостью. Командир завода после отъезда Штадена, дней через пять, ознакомясь со мной ближе, стал обходиться дружески, отдался совершенно на мои правила и заботливость, и эти отношения между нами продолжались до конца моей службы на заводе, около 4,5 лет…

Несколько времени спустя по вступлении моем в должность Штаден встретил меня словами:

– Прости ты меня, Жиркевич, что я, не зная тебя совершенно, огорчил при встрече на заводе! Сознаюсь! Бог дал мне клад и настоящего помощника. До этого времени я один заведовал заводом, но за всем уследить не могу, – да и не на моей обязанности прямо все лежит, Александр (Философов) не большой хлопотун! А потому все передаю тебе, и власть и хлопоты, – выручай нас обоих!

С этой минуты все заботы и распоряжения по заводу пошли через меня, и в 4,5 года заводское начальство не получило ни одного выговора, ни одного замечания, кроме благодарности за скорое и успешное выполнение всех делаемых нарядов и отправок оружия по назначениям. Но увы! И здесь я должен повторить, что многие не видят того, что делается за кулисами.

Прожил я уже около двух месяцев на заводе, как в одно утро входит ко мне главный смотритель магазинов 5-го класса Посников, [394]старик лет восьмидесяти, но не по летам еще крепкий, бодрый и самой строгой нравственности, с которым я познакомился еще года за четыре до моего назначения сюда. Поздоровавшись по обыкновению, он мне объявил, что из магазина назначено в отпуск проданное с публичного торгу оружейнику Маликову [395](оружейному голове) 10 тыс. пудов негодного, ломаного, в кусках железа и что на первый раз общее число Штаден приказал отпустить ему цельного в полосах 2500 пудов – то как я прикажу сделать?..

Мне показалось, что я хорошо не вслушался в слова Посникова, и просил его вновь повторить то, что он мне передавал, и затем, дав ему окончить, заметил:

– Железо в лому, негодное, продано по 1 р. 50 к. пуд, а полосовое казне стоит 3 р. 50 к., и оно с торгов не продавалось, то поэтому отпустите только то, какое вам предписано, т. е. в кусках, негодное. – Посников вышел от меня с неудовольствием.

Дня через четыре, Философов живший все лето в деревне в двадцати пяти верстах от Тулы, приехал на завод и, вызвав меня из правления, пригласил прогуляться с ним по набережной, говоря, что, давно меня не видав, хотел бы немного со мной побеседовать. Поговорив очень много о городских новостях, но весьма мало о заводе, он, прощаясь уже со мной, чтобы ехать, приостановился, как будто что-то вспомнил, и сказал: